Марина Цветаева - Стихотворения 1921-1941 годов

Пойми, певал и до меня:

— Россия, родина моя!

Но и с калужского холма

Мне открывалася она —

Даль — тридевятая земля!

Чужбина, родина моя!

Даль, прирожденная, как боль,

Настолько родина и столь

Рок, что повсюду, через всю

Даль — всю ее с собой несу!

Даль, отдалившая мне близь,

Даль, говорящая: «Вернись

Домой!»

Со всех — до горних звéзд —

Меня снимающая мест!

Недаром, голубей воды,

Я далью обдавала лбы.

Ты! Сей руки своей лишусь, —

Хоть двух! Губами подпишусь

На плахе: распрь моих земля —

Гордыня, родина моя!

12 мая 1932

Дом, с зеленою гущей:

Кущ зеленою кровью…

Где покончила — пуще

Чем с собою: с любовью.

14 июня 1932

Закрыв глаза — раз иначе нельзя —

(А иначе — нельзя!) закрыв глаза

На бывшее (чем топтаннее травка —

Тем гуще лишь!), но ждущее — до завтра ж!

Не ждущее уже: смерть, у меня

Не ждущая до завтрашнего дня…

Так, опустив глубокую завесу,

Закрыв глаза, как занавес над пьесой:

Над местом, по которому — метла…

(А голова, как комната — светла!)

На голову свою —

— да пóпросту — от света

Закрыв глаза, и не закрыв, а сжав —

Всем существом в ребро, в плечо, в рукав

— Как скрипачу вовек не разучиться! —

В знакомую, глубокую ключицу —

В тот жаркий ключ, изустный и живой —

Что нам воды — дороже — ключевой.

Сентябрь 1932

Товарищи, как нравится

Вам в проходном дворе

Всеравенства — перст главенства:

— Заройте на горе!

В век распевай, как хочется

Нам — либо упраздним,

В век скопищ — одиночества

— Хочу лежать один —

Вздох.

17 октября 1932

Ветхозаветная тишина,

Сирой полыни крестик.

Похоронили поэта на

Самом высоком месте.

Так и во гробе еще — подъем

Он даровал — несущим.

…Стало быть, именно на своем

Месте, ему присущем.

Выше которого только вздох,

Мой из моей неволи.

Выше которого — только Бог!

Бог — и ни вещи боле.

Всечеловека среди высот

Вечных при каждом строе.

Как подобает поэта — под

Небом и над землею.

После России, где меньше он

Был, чем последний смазчик —

Равным в ряду — всех из ряда вон

Равенства — выходящих.

В гор ряду, в зорь ряду, в гнезд ряду,

Орльих, по всем утесам.

На пятьдесят, хоть, восьмом году —

Стал рядовым, был способ!

Уединенный вошедший в круг —

Горе? — Нет, радость в доме!

Нá сорок верст высоты вокруг —

Солнечного да кроме

Лунного — ни одного лица,

Ибо соседей — нету.

Место откуплено до конца

Памяти и планеты.

В стране, которая — одна

Из всех звалась Господней,

Теперь меняют имена

Всяк, как ему сегодня

На ум или не-ум (потом

Решим!) взбредет. «Леонтьем

Крещеный — просит о таком-

то прозвище». — Извольте!

А впрочем, чтó ему с холма,

Как звать такую малость?

Я гору знаю, что сама

Переименовалась.

Среди казарм, и шахт, и школ:

Чтобы душа не билась! —

Я гору знаю, что в престол

Души преобразилась.

В котлов и общего котла,

Всеобщей котловины

Век — гору знаю, что светла

Тем, что на ней единый

Спит — на отвесном пустыре

Над уровнем движенья.

Преображенье на горе?

Горы — преображенье.

Гора, как все была: стара,

Меж прочих не отметишь.

Днесь Вечной Памяти Гора,

Доколе солнце светит —

Вожатому — душ, а не масс!

Не двести лет, не двадцать,

Гора та — как бы ни звалась —

До веку будет зваться

Волошинской.

23 октября 1932

— «Переименовать!» Приказ —

Одно, народный глас — другое.

Так, погребенья через час,

Пошла «Волошинскою горою»

Гора, названье Янычар

Носившая — четыре века.

А у почтительных татар:

— Гора Большого Человека.

22 мая 1935

Над вороным утесом —

Белой зари рукав.

Ногу — уже с заносом

Бега — с трудом вкопав

В землю, смеясь, что первой

Встала, в зари венце —

Макс! мне было—так верно

Ждать на твоем крыльце!

Позже, отвесным полднем,

Под колокольцы коз,

С всхолмья да на восхолмье,

С глыбы да на утес —

По трехсаженным креслам: