Роберт Браунинг - Пиппа проходит

Материю во всей природе видеть,

Чтобы рождалась лучшая в искусстве:

Все вещество к одной стремилось форме

Прекраснейшего тела человека…

Его напоминающие зерна

Везде — цветы, деревья, плод хотя бы…

Над персиками розовая форма

Их продолжает, к ним склонясь, как пчелка,

И розовые члены в чаще — видишь,

Как вся Дриада из плода возникла!

Но можно быть и мастером материй,

В них скрытые способности ловить!

От глины с легкой, нежной оболочкой,

Что придает воздушным поцелуям

Фигуру странную в жемчужном свете, —

До стали повелительной и хрупкой,

Уверенной, что выражает мысль,

Из мира прямо взятую: но мрамор! —

Покорный мне, как будто существо

Святое, первобытное, из сердца

Земли, там, где само родит само,

В котором ты найдешь и все другое;

До воздуха его вы истончите,

В алмаз сгустите; разве нет металла

Под пятнами, где мой резец проходит?

Не мясо — там, где обнажаю я

От клочьев сине-кровяные вены?

Не пламя — в тех извилинах, где, быстрым

Снарядом, метко пущенным, сраженный,

Краснеет он, и жар встает и бродит

На этом месте?..

Фина, что с тобою?

Бледнеют щеки, взор темнеет тихо!

А, ты умрешь — я знал, что ты умрешь!

Фина

(начинает после того, как он долго молчал)

Теперь конец… Конечно, надо было

Прийти концу! К чему ж мне говорить

Их речь нелепую? Да я не вспомню

И половины; мне теперь нет дела

Ни до Натальи старой, ни до них.

А вы — что вы? — и если не скажу

Я слов, что натвердила мне Наталья,

То только для того, чтоб удержаться

На высоте, куда ваш голос поднял

Меня, и вновь внимать ему. Но вы

Начнете ли опять, теперь, оставив

Жизнь музыки и вместе с ней меня?..

Начните же, и будем мы, как раньше,

Над миром.

Как глаза красивы ваши!

Ах, если б я смотрела снизу вверх

На них всегда, — мне кажется, весь грех,

Вся память о свершенном зле иль муке —

Все пролилось бы ниже, до земли,

Ее коснулось бы и там осталось,

Чтоб больше никогда меня не мучить,

Ту часть меня, что чистой всходит к небу,

Притянутая этими глазами!

Я поднимаюсь, а позор и мука,

Они внизу остались — сохраните

Меня над миром!

Нет? И ваши взгляды

Уже иные? Стойте, я люблю вас…

Я помогла бы, если б ваши речи

Я больше поняла — в словах иль в звуках

Была их власть? Ну, что ж, я повторю

Их речь, коль надо! Но не изменяйтесь

Опять, и я найду ее легко

В моем уме, что преисполнен вами.

Наталья угрожала: будет вред,

Коль я скажу урок их до конца,

Но вред не вам, наверное, а мне.

Наталья мне сказала, что друзья

Желали вам добра, — но я не верю,

Заметив (это было странно видеть)

У каждого из них, таких различных,

Одну улыбку, что таким, как я,

А не мужчинам знающим пристала;

У ваших же друзей была она,

Слащавая улыбка самомненья,

Что мыслит подчинить себе весь мир

И сделать их сообщником Творца,

Поставщиком их аппетитов… Правда!

Мне назвали их вашими друзьями,

И это подтвердили все они,

Толпясь кругом, — и тощий англичанин

С кудрями светлыми вождем казался;

Он взял бумагу: «Вот, что надо нам, —

Сказал, доканчивая объясненье, —

Мистическое что-нибудь и долго

Вкус Юлия способное тревожить,

Очаровать его, чтоб в глубине,

Где сладость ищет он, нашел он — это!

Как в сердцевине яблока червя;

Червяк на кожице заметен сразу,

А этот — лишь когда язык и губы

Почувствуют внезапно омерзенье».

И он прочел, что заучила я:

«Любовь, не умирайте, я ведь ваша»…

Но, ах! Не эти ль самые слова

Сказали выл Как странно позабыть,

Что долго так учила! Это лучше?

Да, я художник, но плохой;

Скорее дьявол, чем святой,

И нет конца в моем мозгу

Тому, что сделать не могу!

Но жить зато умею я,

Любовь и ненависть там:

Так начиналась страсть моя.

Любви Долиной шел я, тих,

Чтоб мирно поселиться там,

И что же? Из кустов глухих

Явилась Ненависть к шатрам.

(Пускай художника Жених

Расспросит о Невесте сам!)

И Рощей Ненависти вновь

Пошел я, чтоб остаться в ней;

И что же? Спряталась Любовь

В тени нависнувших ветвей.

(Милей невестины глаза,

Чем то художник рассказал!)

«И тут, — сказал он, — верно, спросит Юлий,

У вас черны глаза, Любовь, — и знаю,

Что вы моя невеста. Для чего же

Какого-то искать мне объясненья?»

И я должна читать, не отвечая, —

В Любви и Ненависти я

Теперь стал мудрым, как змея.