Л. Кобылинский - STIGMATA

Лишь Ты Одна тиха

перед Его Крестом за нас склоняешь вежды,

не знавшие греха!

Коран, глава XCVII. Дана в Мекке.— 5 стихов.

Во имя Бога милостивого и милосердного.

1. Мы низвели Коран в святую ночь Алькадра.

2. Кто изъяснит тебе, что значит ночь Алькадра.

3. Несчетных месяцев длиннее ночь Алькадра.

4. И Дух и Ангелы нисходят в ночь Алькадра,

Чтоб на год разрешить в ту ночь дела Вселенной.

5. И до зари лишь мир царит всю ночь Алькадра.

Воззвав к Пророку, я упал с верблюда

и захрипел, во рту хрустел песок,

жгла грудь его расплавленная груда,

и. как змея, мне луч сосал висок.

Я был самума злей для каравана,

лукав и жаден, как ночной шакал,

но перед каждой буквой Ал-Корана

я, как дитя, послушно поникал.

Собачья смерть настигла бедуина,

а там вдали уж розовел Восток,

и, как струи из длинного кувшина,

на грудь излился свежий ветерок.

Я падаю иль я влеком крылами?

То поздняя иль ранняя пора?..

Но льется даль широкими волнами,

вся, как хиджаб расшитого шатра.

И вдруг сбылось речение Пророка;

мой знойный взор окутал вечный День,

и аромат, и пение потока,

и ласки жен, и сладостная тень.

Hie situs est Faefon, currus auriga patem.

Quern si поп tenuil, magnum famen excidif ausus!..

Ovid.

I.

Отец! Ты клялся мне Стигийскою волной!

И клятвы нет страшней!.. В тот час, когда Денница

врата пурпурные раскроет предо мной,

пускай меня помчит златая колесница,

и пусть венец твоих пылающих лучей

зажжется молнией над головой моей!..

Отец, ты клялся мне подземными тенями

и Летой хладною, и клятвы нет страшней!..

О, дай мне овладеть крылатыми конями

и колесницею волшебною твоей!..

Теперь поверю я опять словам Климены,

что Феб — родитель мой, поверю без измены.

О, лучезарный бог! Твой бесконечный свет

весь мир, холодный мир, спешит согреть собою!..

Не хмурь бровей словам ребяческим в ответ

и не качай своей сверкающей главою!

Когда бы страшный путь и Зевс свершить не мог,

я все ж молю тебя, о лучезарный бог!..

Мечтой безумною мой разум окрылился...

Быть может, я прошу о гибели своей!..

Я с пламенной мольбой перед тобой склонился:

дай колесницу мне и огненных коней!..

Увы!.. с тех пор, как в грудь проникнул яд сомненья,

с тех пор мне чужд покой, и каждый миг — мученье!

Я знаю, светлый бог, ты все мне властен дать,

все: все сокровища земли, морей и неба!..

Но одного прошу!.. Отец, я должен знать,

что сын я вечного, божественного Феба!

И все сокровища небес, земли, морей

не радуют души встревоженной моей!

Увы! не радует мои, как прежде, взоры,

на огненных столпах воздвигнутый дворец,

где кость слоновую в волшебные узоры

и в сказку претворил божественный резец,

где блещут серебром дверей двойные створы,

где золотом горят тяжелые запоры!

Любил я с детских лет с восторгом созерцать

очам разверстые все тайны мирозданья,

весь мир, что Мульцибер единый мог создать,

и круг земной: и вод тяжелых колыханье,

объявших поясом гигантским круг земной.

и круглый небосвод, висящий над землей!

Там было все полно и жизни и движенья,

и боги синих вод. где радостный Тритон

трубил в загнутый рог: где: мастер просвещенья:

Дориду обнимал Протей и Эгеон,

где нимфы плавали на рыбах, то ныряли,

то волос на песке зеленый выжимали.

Я помню там людей в их странных городах,

поля и скал хребты, и влажные дубравы,

стада зверей во мгле лесов и на лугах.

Речных наяд и их игривые забавы...

Но более всего любил я небосвод,

где круг созвездий свет неугасимый льет!

Отец! Меня пленял и твой престол высокий!

Он весь смарагдами осыпан был, горя...

Там в ризе пурпурной, кудрявый, светлоокий,

ты славный восседал с величием царя;

дни, месяцы, года теснились вкруг толпою,

вкруг дряхлые века склонялись ниц главою!..

С улыбкой детскою в венке цветов живых

перед Тобой Весна стояла молодая,

нагое Лето сноп колосьев золотых

держало близ нее... Вдали, благоухая,

склонялась Осень, все обвеяв тишиной,

и пышных гроздий сок с нее сбегал волной.

Там, дальше, волоса взъерошивши седые,

Зима кряхтела, вся в туманах и снегах...

Любил я всей душой чертоги золотые,

престол сияющий в смарагдовых огнях...

но все постыло вдруг, лишь вкрался яд сомненья,

что Ты родитель мой!.. Мне каждый миг — мученье!

Пусти ж меня, Отец!.. Я знаю, страшный путь