Иннокентий Анненский - Трактир жизни

Не тешит тирс ее, она не бьет в тимпан,
И беломраморный ее не любит Пан,

Одни туманы к ней холодные ласкались,
И раны черные от влажных губ остались.

Но дева красотой по-прежнему горда,
И трав вокруг нее не косят никогда.

Не знаю почему – богини изваянье
Над сердцем сладкое имеет обаянье…

Люблю обиду в ней, ее ужасный нос,
И ноги сжатые, и грубый узел кос.

Особенно, когда холодный дождик сеет,
И нагота ее беспомощно белеет…

О, дайте вечность мне, – и вечность я отдам
За равнодушие к обидам и годам.

Неразгаданным надрывом
Подоспел сегодня срок:
В стекла дождик бьет порывом,
Ветер пробует крючок,

Точно вымерло все в доме…
Желт и черен мой огонь,
Где-то тяжко по соломе
Переступит, звякнув, конь.

Тело скорбно и разбито,
Но его волнует жуть,
Что обиженно-сердито
Кто-то мне не даст уснуть.

И лежу я околдован,
Разве тем и виноват,
Что на белый циферблат
Пышный розан намалеван.

Да по стенке ночь и день,
В душной клетке человечьей,
Ходит-машет сумасшедший,
Волоча немую тень.

Ходит-ходит, вдруг отскочит,
Зашипит – отмерил час,
Зашипит и захохочет,
Залопочет, горячась.

И опять шагами мерить
На стене дрожащий свет,
Да стеречь, нельзя ль проверить,
Спят ли люди или нет.

Ходит-машет, а для такта
И уравнивая шаг,
С злобным рвеньем «так-то, так-то»
Повторяет маниак…

Все потухло. Больше в яме
Не видать и не слыхать…
Только кто же там махать
Продолжает рукавами?

Нет. Довольно… хоть едва,
Хоть тоскливо даль белеет
И на пледе голова
Не без сладости хмелеет.

Мелко, мелко, как из сита,
В тарантас дождит туман,
Бледный день встает сердито,
Не успев стряхнуть дурман.

Пуст и ровен путь мой дальний…
Лишь у черных деревень
Бесконечный всё печальней,
Словно дождь косой плетень.

Чу… Проснулся грай вороний,
В шалаше встает пастух,
И сквозь тучи липких мух
Тяжело ступают кони.

Но узлы седых хвостов
У буланой нашей тройки,
Доски свежие мостов,
Доски черные постройки –

Все поплыло в хлебь и смесь,
Пересмякло, послипалось…
Ночью мне совсем не спалось,
Не попробовать ли здесь?

Да, заснешь… чтоб быть без шапки.
Вот дела… – Держи к одной! –
Глядь – замотанная в тряпки
Амазонка предо мной.

Лет семи всего – ручонки
Так и впилися в узду,
Не дают плестись клячонке,
А другая – в поводу.

Жадным взглядом проводила,
Обернувшись, экипаж
И в тумане затрусила,
Чтоб исчезнуть, как мираж.

И щемящей укоризне
Уступило забытье:
«Это – праздник для нее.
Это – утро, утро жизни».

Сердце дома. Сердце радо. А чему?
Тени дома? Тени сада? Не пойму.

Сад старинный, всё осины – тощи, страх!
Дом – руины… Тины, тины, что в прудах…

Что утрат-то!.. Брат на брата… Что обид!..
Прах и гнилость… Накренилось… А стоит…

Чье жилище? Пепелище?.. Угол чей?
Мертвой нищей логовище без печей…

Ну как встанет, ну как глянет из окна:
«Взять не можешь, а тревожишь, старина!

Ишь затейник! Ишь забавник! Что за прыть!
Любит древних, любит давних ворошить…

Не сфальшивишь, так иди уж: у меня
Не в окошке, так из кошки два огня.

Дам и брашна – волчьих ягод, белены…
Только страшно – месяц за год у луны……

Столько вышек, столько лестниц – двери нет…
Встанет месяц, глянет месяц – где твой след?..»

Тсс… ни слова… даль былого – но сквозь дым
Мутно зрима… Мимо… мимо… И к живым!

Иль истомы сердцу надо моему?
Тени дома? Шума сада?.. Не пойму…

Я жизни не боюсь. Своим бодрящим шумом
Она дает гореть, дает светиться думам,
Тревога, а не мысль растет в безлюдной мгле,
И холодно цветам ночами в хрустале.
Но в праздности моей рассеяны мгновенья,
Когда мучительно душе прикосновенье,
И я дрожу средь вас, дрожу за свой покой,
Как спичку на ветру загородив рукой…
Пусть это только миг… В тот миг меня не трогай,
Я ощупью иду тогда своей дорогой…
Мой взгляд рассеянный в молчаньи заприметь
И не мешай другим вокруг меня шуметь.
Так лучше. Только бы меня не замечали
В тумане, может быть, и творческой печали.