Хорхе Борхес - Алгорифма

Стихотворение переведено таким образом, что его зачин — от Борхеса, а продолжение — от Вадима. Я, повторяю, не подозревал ещё, что воссоздал авторский вариант поэмы, пока не обнаружил реконструированные по переводам русские тексты Бодлера. Естественно, у меня возникла гипотеза, что аналогичная картина может наблюдаться и в творчестве этого испанского Бодлера — Хорхе Луиса Борхеса. Вскорости гипотеза многократно подтвердилась: да, Борхес пользовался тем же методом алгорифмы (который я по-научному назвал методом метро-рифмического резонанса) что и Бодлер. Итак, сначала была интуиция, а потом нашлись логические доводы. Не исключено, впрочем, что я своими «железными» аргументами лишь искусно изменяю прошлое. Что ж! Это было бы очень в духе Х.Л.Б.

Наряду с диптихом «Лабиринт», диптих «Шахматы» является одним из самых прославленных поэтических текстов Борхеса. Задача переводчика в первом сонете осложняется двумя формальными требованиями: 1. Не банально срифмовать катрены; 2. Перечислить во втором катрене все шахматные фигуры, украсив каждую эпитетом. Перемножив одну сложность на другую, сделайте ещё одно умножение: переводчик всё-таки обязан ещё и донести до читателя смысл оригинала в неискажённом виде! Если все три задачи мне удалось успешно решить, значит я создал не перевод, а, скорее всего, обнаружил русский оригинал «Шахмат». Но, допустим, это всё-таки перевод. Всё равно непостижимо, как мне удалось справиться с такой версификационной головоломкой. Открою секрет: мне помогла марихуана.

А не игры, что — как другая! — вечна — Одно из названий игры в звуко-буквенные перестановки внутри слов, а Борхес подразумевает именно её — «игра в бисер» (читай одноименный роман Германа Гессе). зато пешка — полиглот… Слово «полиглот» (человек, свободно владеющий несколькими иностранными языками) в русском языке ассоциируется с жаргонным словечком «проглот». Получается каламбурный смысл: «пешка всепроглот». На тему этой прожорливой пешки Арсений Тарковский пишет юмористическую свою «Удивительную пьесу в одном действии» под названием «Каждому своё». Всё говорит о том, что словечко сперва было найдено в русском языке, а потом перекочевало в испанский вариант сонета. Наглость пешки-всепроглота тут же иллюстрируется через наглость же, но — воссоздателя сонета, который действует по принципу: если недостающей рифмы нет, её надо придумать. И вводит в рифмовку катренов аж четыре неологизма. Весь секрет в том, что каждый из них обладает не только контекстуальной, но и собственной внутренней ценностью. Даже рассмотренные в автономно-номинальном употреблении эти неологизмы хороши настолько, что сами по себе обогащают язык. Слово «светолот», к примеру, образованное по аналогии с «эхолотом», таит в себе целый сюжет для фантастического рассказа. Абстрактные шахматные фигуры образуют комбинации, которые сравниваются Борхесом в первом катрене с распускающимися цветами, а во втором — с зубастым зевом крокодила и кашалота. В больном воображении переводчика виновна, опять-таки, марихуана.

Омара дорогого здесь вспомянём… — то есть, персидского поэта Омара Хаяма.

Я бы сравнил это стихотворение Борхеса с «Вечерней гармонией» Бодлера. И там и здесь изобретён формальный приём, образующий рефрен, на котором держится суггестивная магия композиции. Тавтологическая рифма у Борхеса изощрённо-безыскусственна. Изощренность достигается за счет сложного метафорического ряда, безыскусственность — за счёт самой простой из всех рифм: самоповторной.

Слово «запад» в русском языке без привлечения неологизмов алгорифмически не рифмуется. И тем не менее при образовании неологизма мы имеем, как правило, дело со считанными словоформами, обусловленными в стиховом ряду всегда слого-акцентными, а иногда ещё и рифмическими ограничителями выбора. Следовательно, из этого ограниченного списка всегда можно методом сплошного перебора выбрать наиболее предпочтительный вариант. Он-то и оказывается единственно возможной рифмой-неологизмом. «Запад» идеально рифмуется с оборотом «внезап ад», а в контексте со слепотою, постигшей поэта, данная рифмовка воспринимается как личностно аутентичная, стилистически точная находка. Согласимся, это укрепляет в нас убеждение, что русская строфа (пусть даже каким-либо потаенным образом) первична, а испанская — вторична.