Константин Бальмонт - Будем как солнце. Книга символов

В блаженстве соучастия греха.

Из всех картин, что создал я для мира,
Всего желанней сердцу моему
Картина —«Пробуждение Вампира».

Я право сам не знаю, почему.
Заветные ли в ней мои мечтанья?
Двойной ли смысл? Не знаю. Не пойму.

Во мгле полуразрушенного зданья,
Где умерло величье давних дней,
В углу лежит безумное созданье,—

Безумное в жестокости своей,
Бескровный облик с алыми губами,
Единый — из отверженных теней.

Меж демонов, как царь между рабами,
Красивый демон, в лунной полумгле,
Он спит, как спят сокрытые гробами.

И всюду сон и бледность на земле.
Как льдины, облака вверху застыли,
И лунный проблеск замер на скале.

Он спит, как странный сон отжившей были,
Как тот, кто знал всю роскошь красоты,
Как те, что где-то чем-то раньше жили.

Печалью искаженные черты
Изобличают жадность к возбужденьям,
Изношенность душевной пустоты.

Он все ж проснется к новым наслажденьям,
От полночи живет он до зари,
Среди страстей, неистовым виденьем.

Но первый луч есть приговор «Умри».
И вот растет вторая часть картины
Вторая часть: их всех, конечно, три.

На небе, как расторгнутые льдины,
Стоит гряда воздушных облаков.
Другое зданье. Пышные гардины.

Полураскрыт гранатовый альков.
Там женщина застыла в страстной муке,
И грудь ее — как белый пух снегов.

Откинуты изогнутые руки,
Как будто милый жмется к ней во сне,
И сладко ей, и страшно ей разлуки.

А тот, кто снится, тут же в стороне,
Он тоже услажден своей любовью,
Но страшен он в глядящей тишине.

К ее груди прильнув, как к изголовью,
Он спит, блаженством страсти утомлен,
И рот его окрашен алой кровью.

Кто более из них двоих влюблен?
Один во сне увидел наслажденье,
Другой украл его — и усыплен.

И оба не предвидят пробужденья.
В лазури чуть бледнеют янтари.
Луна огромна в далях нисхожденья.

Еще не вспыхнул первый луч зари.
Завершена вторая часть картины.
Вампир не знал, что всех их будет три.

На небесах, как тающие льдины,
Бегут толпы разъятых облаков,
У окон бьются нити паутины.

Но окна сперты тяжестью оков,
Бесстыдный день царит в покоях зданья,
И весь горит гранатовый альков.

Охвачена порывом трепетанья,
Та, чья мечта была роскошный пир,
Проснулась для безмерного страданья.

Ее любил, ее ласкал — вампир.
А он, согбенный, с жадными губами,
Какой он новый вдруг увидел мир!

Обманутый пленительными снами,
Он не успел исчезнуть в должный миг,
Чтоб ждать, до срока, тенью меж тенями.

Заснувший дух проснулся как старик.
Отчаяньем захваченный мгновенным,
Не в силах удержать он резкий крик.

Он жить хотел вовеки неизменным,
И вдруг утратил силу прежних чар,
И вдруг себя навек увидел пленным,—

Увидев яркий солнечный пожар!

В одной из стран, где нет ни дня, ни ночи,
Где ночь и день смешались навсегда,
Где миг длинней, но век существ короче.

Там небо — как вечерняя вода,
Безжизненно, воздушно, безучастно,
В стране, где спят немые города.

Там все в своих отдельностях согласно,
Глухие башни дремлют в вышине,
И тени - люди движутся безгласно.

Там все живут и чувствуют во сне,
Стоят, сидят с закрытыми глазами,
Проходят в беспредельной тишине.

Узоры крыш немыми голосами
О чем-то позабытом говорят,
Роса мерцает бледными слезами.

Седые травы блеском их горят,
И темные деревья, холодея,
Раскинулись в неумолимый ряд.

От города до города, желтея,
Идут пути, и стройные стволы
Стоят, как бы простором их владея.

Все сковано в застывшем царстве мглы,
Печальной сказкой выстроились зданья,
Как западни — их темные углы.

В стране, где спят восторги и страданья,
Бывает праздник жертвы раз в году,
Без слов, как здесь вне слова все мечтанья.

Чтоб отвратить жестокую беду,
Чтобы отвергнуть ужас пробужденья,
Чтоб быть, как прежде, в мертвенном чаду.