Константин Бальмонт - Будем как солнце. Книга символов

Я дремал как живой, но мертвец,
Как умерший, но чающий жизни.
И, отдавшись душой укоризне,
Задремал я как труп наконец.

И тогда мне явилась она,
Та, кого я и прежде, неясно,
Так любил, безнадежно, безгласно,
Как любить нам велела — Луна.

Надо мною бесплотная тень,
Наклоняя воздушное тело,
Ближе быть, дальше быть, не хотела.
И погас утомительный день.

Все смешалось в сомкнувшейся мгле.
Я мечтал — да, как все — о святыне.
И как труп я покоюсь доныне
На избитой шагами земле.

Мы прячем, душим тонкой сетью лжи
Свою любовь.
Мы шепчем: Да? Ты мой? — Моя? — Скажи!—
— «Скорей! Одежды брачные готовь!»

Но я люблю, как любит петь ручей,
Как светит луч.
Последний я, иль первый, меж лучей,
Навек, на миг,— мне все равно,— я жгуч.

Но я люблю, как любит льнуть к волне
Воздушность ив.
Мне все равно, что скрыто там на дне,—
Я в зеркале поверхности красив.

Поверхность отражает выси гор,
Измены дня.
Мой милый друг, лелей в себе мой взор,
Как тень, как сон, люби, люби меня!

Тончайшие краски
Не в ярких созвучьях,
А в еле заметных
Дрожаниях струн,—

В них зримы сиянья
Планет запредельных,
Непознанных светов,
Невидимых лун.

И если в минуты
Глубокого чувства,
Мы смотрим безгласно
И любим без слов,

Мы видим, мы слышим,
Как светят нам солнца,
Как дышат нам блески
Нездешних миров.

Мы говорим на разных языках.
Я свет весны, а ты усталый холод.
Я златоцвет, который вечно молод,
А ты песок на мертвых берегах.

Прекрасна даль вскипающего моря,
Его простор играющий широк.
Но берег мертв. Измыт волной песок.
Свистит, хрустит, с гремучей влагой споря.

А я живу. Как в сказочных веках,
Воздушный сад исполнен аромата.
Поет пчела. Моя душа богата.
Мы говорим на разных языках.

Было поздно в наших думах.
Пела полночь с дальних башен.
Темный сон домов угрюмых
Был таинственен и страшен.

Было тягостно-обидно.
Даль небес была беззвездна.
Было слишком очевидно,
Что любить, любить нам — поздно.

Мы не поняли начала
Наших снов и песнопений.
И созвучье отзвучало
Без блаженных исступлении.

И на улицах угрюмых
Было скучно и морозно.
Било полночь в наших думах.
Было поздно, поздно, поздно.

В те дни, когда везде был Млечный Путь,
Я полюбил несдержанность мечтанья,
И верю, звездный хаос мирозданья
В моих словах блеснет когда-нибудь.

Теперь! Сейчас! Вольнее дышит грудь.
Я полон сладкой дрожью ожиданья,
Они встают, забытые преданья,
Погасшие, хотят опять блеснуть.

Я вижу первозданную планету,
Воздушную, как остров голубой,
Там в первый раз я счастлив был с тобой.

В начальной тьме оставил я примету,
Сказав тебе: «Прощай, когда-нибудь
Мы вновь с тобой полюбим — Млечный Путь».

Она так шумно-весела,
И так светла,—
Как между скал певучий ключ,
Как яркий луч.

В ней все любовь, в ней все мечта,
И красота,
Как все в лесу, в лучах весны,
Любовь и сны.

Зачем же радостный расцвет
Веселых лет,—
Как летний блеск сменен зимой,—
Окончен тьмой?

Теперь навек с одним она,
Прошла весна.
Как дым вкруг пурпура огней,
Он всюду с ней.

Цветок роскошный отблистал,
И мертвый стал.
И как в гербарии он сжат,
Бесцветен взгляд.

В ней ключ застывший усыплен,
В ней смутный сон,
Как тусклый мертвенный налет
Стоячих вод.

Сожженный край томительной равнины,
На ней забытый раненый солдат.
Вдали синеют горы-исполины.
— «Ты не придешь, ты не придешь назад!»

Там, где-то, край обиженный и бедный.
В глухой избе, за пряжей, у окна,
Какая-то одна, с улыбкой бледной,
Вдали от мужа — мужняя жена.

Меняет Солнце область созерцанья,
Роняет тень одним и жжет других.
Все ближе ночь. Все тише восклицанья.
В такую ночь пришел он как жених.