Арсений Ровинский - Незабвенная [Избранные стихотворения, истории и драмы]

(хор, жизнерадостно):
Вот какой есть герой Владик-джан
так зарежет что будешь в гробу как спелая дынька
как персик как баклажан

Призови его дорогой
пусть лучше он безо всякого облучения
устроит твоим новым друзьям
приключения

Андрей (прерывая танец, уже спокойно, медленно и с достоинством):
Короче, ты не хочешь.

Полоний (легко переходя на обычную речь):
Короче, Андрей, всё это как-то стрёмно.
Ведь могут вычислить не только нас с тобой,
но и Марусю.

Наташа правду говорит —
давай его зарежем
и тупо смоемся.

Андрей:
Вы оба мелко мыслите.
Вы думали — убьём и свалим, как всегда,
по-тихому. Но здесь другое дело.
Не видите вы общую картину.
Задумайтесь, что будет, если мы
всё явно сделаем?
Как ты, Наташ, сказала только что —
«при всём честном народе и в Вестминстере»?
Публично, как рубили наши деды
на Лобном Месте яйца англичан и ляхов?

Поймите вы, ведь это лишь начало
великих дел!
Нам нужно уважать себя заставить.
То есть — их нужно уважать заставить нас.
Волнуюсь я, но вы и так
всё поняли.

Полоний, друг, ведь ты же не какой-то
«Полониус», ты наш, родной,
братишка-сибиряк двести десятый —
ты должен разбираться
в геополитике.

Всё переменится,
всё это дело будет —
красивый знак грядущих перемен,
как залп Авроры.

А далее Маруся размагнитит
центр тяжести вселенной, сдвинет ось
земную
на два-три градуса всего — и всё, мы в дамках!
Мы будем высоки, русоволосы.
Крым будет наш — запомни этот твит.

Их спутники, радары и ракеты
бессмысленными станут, упадут
все вертолёты НАТО — и вся нечисть,
предатели, поставившие русских на колени, —
в аду сгорят!

Наташа (задумчиво):
Красиво получается (смотрит на Полония).
Оно, конечно, непонятно, но
заманчиво и, главное, по-русски.

Полоний:
Согласен я пожертвовать собой
ради такого дела
великого.

Борис:
Ты сам на всё это нарвался, Паш.
Чего хотел ты? чтоб они признались?
Ну вот, при всём честном народе убив тебя —
они сказали — мы.
Полоний — наш.
Но мы — не виноваты!
Вы докажите.
Да, так они и скажут — «где
ваши доказательства?»

Допустим, да, его убили мы,
и да, допустим, мы тогда дома взрывали.
Запомните —

мы
можем
сколько
хочем
понавзрывать —
вам, суки, не понять,
зачем взрывали и зачем убили, —
ведь мы — Россия, так вас и растак.
Прости меня. Тебе, конечно, больно
всё это слышать.

Павел:
Нет, мне не больно. Почки — не болят,
так говорили
мне в армии.

Почки — они как лёгкие, а лёгкие — сто пудов не болят.
Сердце и голова не болят вообще никогда — там нет
никаких оснований, чтобы болеть, там нет
окончаний нервных, а только они болят.

«Маруся — издохни!» — повторяю я, засыпая,
и только тогда всё начинает болеть —
почки и лёгкие, сердце и голова, — когда вспоминаю
наглые лососиные хари,
рожи, распухшие, словно жопы гусей,
в прокуратуре, в любом суде, в министерстве
внутренних дел,
в верхней и нижней палате парламента,
во всех кабинетах и просто на
самых любимых улицах, — только тогда
мне действительно больно.
Простимся. Да-да, уже прощаемся. И ты
иди, Полоний.

Полоний:
Сегодня ночью видел я во сне
красавицу. Такую, брат, что сроду
не видывал.
И вот, её рука
откуда-то, буквально с потолка —
достала маленького серого зверька —
какое-то убожество — в берете
и с чёлкою.
Передала мне в руки эту тварь
и молвила —
«Полоний, Вы наверное за этим
ко мне приехали!»
О, Господи!
когда вокруг тупые
дебилы и дебилки —
как не взорвать всех на хрен?
Как не сжечь
всю эту сволочь?

Как их всех сберечь?