Владимир Рыбинский: СолоГолоС

Палиндромтак мало известен русскому читателю, что позволю себе вкратце описать свой взгляд на его историю и особенности. Рачий стих, перевертень, палиндром (от греческого «палиндромос» — бегущий назад) обозначает явление смыслового прочтения текста в обратную по отношению к традиционной (например, справа налево) сторону.

Самая древняя письменность, будь то клинопись, иероглифы (доныне сохранившие свои свойства в Китае) или узелковое письмо (имеются ссылки на пример такого делового письма покинутой жены к своему мужу, которое в обратную сторону читалось как-то вроде «вернись, всё прощу»), была глубоко палиндромична. По мере развития и усложнения письменности ее палиндромичность резко уменьшается. Теперь уже палиндромные фразы становятся редкостью, требуют для их нахождения много труда, но зато в большей степени поражают воображение современников.

Нет ничего удивительного в том, что палиндрому начинают приписывать мистическое, сатанинское, дьявольское начало. Характерно воинствующее неприятие этого явления власть предержащими и особенно церковью (ср.: «НАМ БОГ — ОБМАН»), сильно тормозящие его развитие и распространение. Классический пример отношения церкви к обратимому чтению метко подмечен А. Дюма в его книге о трех мушкетерах. Так, Арамису приходится менять свое имя перед принятием духовного сана, поскольку обратное прочтение прежнего совпадает с именем злого духа.

Наибольший рассвет палиндрома отмечается на рубеже VIII — Х веков в Византии. Центральное торговое положение и прогрессивное Византийское право, уравнявшее церковную и светскую ветви власти, делают возможным бурное развитие всех видов искусств. Доходит до того, что, например, умение писать стихи и экспромты становится так же обычно, как умение плавать. В палиндроме распространение получают обратимые надписи на тарелках, вазах, чашах и других предметах быта.

Примечательна легенда этого времени о юноше, который желая поразить родителей своей девушки, составил палиндром, одинаково читаемый не только горизонтально, но и в обоих направлениях по вертикали.

История не донесла до нас текста, но есть предположение, что это широко известный ныне латинский квадрат 5х5:

После распада Византии в XIV веке палиндром остается в латинском языке, который хотя и утрачивает значение разговорного, но становится языком наднациональным и поэтому независимым от конкретной церкви и власти.

Наиболее образованная часть общества, монастырские монахи и знать продолжают работу с палиндромом, а по мере развития общества, освобождения от религиозных догм, существующие традиции палиндрома складываются в XIX веке во многих странах Западной Европы.

Совершенно иной предстает история русского палиндрома. Звукобуквенная письменность появилась на Руси в VII в., но и значительно позже, в условиях крепостной и промышленно отсталой России еще не скоро сложатся условия для становления палиндрома. И дело здесь не столько в консерватизме религии, сколько в консерватизме всего российского уклада. Резкое разграничение литературного, поэтического и разговорного языков ограничивает возможность выбора слов в зависимости от формы произведения, ориентация на французские и немецкие выражения и сложившиеся традиции не допускают в них «подлые» народные слова.

Поэтому редкие обратимые строки XIX века («Я иду с мечем, судия» Гаврилы Державина и приписывемая Афанасию Фету «А роза упала на лапу Азора») хотя и стали широко известны, но выглядели скорее как причуда, чем как плоды серьезного творчества. Только в начале симметричного XX века появились крупные перевертни Велимира Хлебникова, с которых можно и должно вести отсчет русского палиндрома.

Казалось, революционное начало века будет способствовать развитию палиндрома, однако пришедшему на смену самодержавию тоталитаризму он пришелся явно не по вкусу. Действительно, писателю можно приказать, и он напишет «Малую Землю», поэт, почуяв конъюнктуру, напишет «…я себя под Лениным чищу», но в палиндроме такие фокусы не проходят.

По меткому выражению Владимира Гершуни, «сочинитель перевертней не столько ведет за собой слово, сколько сам идет за ним». Только представьте себе где-нибудь в 1938 безобидную фразу типа «на Ритке снег», а теперь прочитайте наоборот — «генсек — тиран». Что сталось бы с ее автором?!