ЕВГЕНИЙ ВИТ - ТОСКА ШЕСТИСТРУННАЯ.

Опять я на полгода исчезаю,
Иконой станет снова календарь.
Когда вернусь? И сам уже не знаю…
Когда вернусь? Я сам уже не знаю.
И вдруг заплакал по-весеннему январь.

И все мои обиды вдруг мельчают,
И кажутся смешными мне теперь,
А в сердце место только для печали,
А в сердце место только для печали…
Мне очень плохо без тебя, поверь.

Пиши почаще письма, телеграммы,
Хоть две строки, почаще, но пиши…
Я буду их прикладывать на раны,
Я буду их прикладывать на раны,
Измученной разлуками души.

Опять я на полгода исчезаю,
Иконой станет снова календарь.
Когда вернусь? И сам уже не знаю…
Когда вернусь? Я сам уже не знаю.
И вдруг заплакал по-весеннему январь.

Я до боли в глазах на родные смотрю берега,
Где мой город пытается встретиться с красочным летом.
Зеленеет земля, загоняя на сопки снега,
Загоняя снега в моё сердце, тоскою раздетым.

Ухожу в дальний путь, будто падаю в бездну колодца,
Будто брошен в темницу с огромным на двери замком.
И мой сдавленный крик над заливом на миг пронесётся
Пароходным, сорвавшим свой голос, осипшим гудком.

Моя жизнь, как пирог, по кускам и по долям распилена
От ухода из дома и вновь возвращенья домой.
И теперь мне разлука верёвкою скользкой намыленной
Захлестнулась на шее тугою смертельной петлёй.

Остаётся всё дальше за бОртом мой берег желанный,
И заноза больная всё больше мешает душе.
Впереди будто годы до нескольких строк телеграммы,
Что домой отстучу: " Возвращаюсь, родные, уже…"

Впереди будто годы, лишённые жизни и смысла,
И меня растворяют они ядовитой слюной.
И лишь памяти эхо в моих лабиринтах повисло,
Наполняя собой мои сны как прекрасной мечтой.

Всё то, во что меня одела Эра,
Сползает в эти дни змеиной кожей:
Мои идеи, преданность и вера,
Любовь к России покидает тоже.

С безмерной грустью вижу на картине,
Висевшею иконой надо мной:
Как распахнул свои ворота Зимний
Перед безумцев страшною толпой.

Забудется, забудется, печаль моя раскрутится,
И превратится, знаю я, в веселье за столом.
Вернётся жизнь, вернётся сон, всё сбудется, всё сбудется
И будем мы с тобой вдвоём, как прежде мы вдвоём.

Тоскуется, тоскуется, бессонница беснуется,
Мешает мне с тобой, родная, встретиться во сне.
Как только ночь на пароход опустится, опустится –
Я долгою дорогою пытаюсь плыть к тебе.

Не пишется, не пишется, нескладно строчки лягут,
Письмо моё недлинное неделями пишу.
Души моей страдания не передать бумаге,
И то, что я в себе ношу, словами не скажу.

Волнуется, волнуется, тоска внутри балуется,
И сердце непонятно бьёт, как в стёкла мотылёк,
И жизнь моя пустынная, как тихой ночью улица,
И срок до нашей встречи немыслимо далёк.

Забудется, забудется, печаль моя раскрутится,
И превратится, знаю я, в веселье за столом.
Вернётся жизнь, вернётся сон, всё сбудется, всё сбудется
И будем мы с тобой вдвоём, как прежде мы вдвоём.

Когда мои потухшие друзья
Живут себе безропотной толпой,
Мне хочется кричать: " Так жить нельзя! "
Мне хочется нарушить их покой.

Но страх, в нас поселившийся навек,
Не позволяет голову поднять,
Не бросить клич толпе: " Я – Человек! "
Ведь так и цепи можно потерять.

Унижены, обмануты, со страхом,
Боимся высказать себя, боимся жить,
И радуемся, что последнюю рубаху
Нам дали ещё время поносить…

Я смеюсь, хохочу над собой,
Я смеюсь, хохочу и над вами,
Что обманутой жили толпой,
Всё глотали, что нам разжевали.
Мы на праздник ходили колонной,
Мы трибунам кричали "Уррра!"
И страна была пьяной и сонной
Каждый день от утра до утра.

Я смеюсь, что так верил идеям,
В то, что "светлое завтра" придет,
А с портретов нам щурился Ленин
И приказывал двигать вперёд.
Но дошли, наконец, до черты
За которую страшно шагнуть…
Мы проклюнулись из скорлупы
И увидели пройденный путь.