Федор Тютчев - Том 2. Стихотворения 1850-1873

(Там же. С. 319).

Исследователи склоняются к тому, что в стихотворении Тютчева скорее выражается светская учтивость, чем проявляется истинное отношение поэта к Ростопчиной. Так, например, в письме к жене от 13 июля 1851 г. он сообщал: «Намедни я получил самое кокетливо-любезное письмо от графини Ростопчиной, которая зовет меня к себе в гости, прибегая к разным малоубедительным доводам… Как будто такое tête-à-tête возможно хотя бы на 24 часа…» ( Изд. 1984. Т. 2. С. 155). Летом 1857 г. он писал Эрн. Ф. Тютчевой о «своей приятельнице гр. Ростопчиной»: «Вчера, например, она заставила нас бодрствовать, более или менее, у Нарышкиных (Дима) до часу ночи, читая нам вслух комедию своего сочинения, самую глупую и пошлую вещь, какую только можно себе представить. Зато я был жесток и не скрыл от нее, как тягостно мне было бороться с усталостью и желанием спать во время этого чтения. Тем не менее мы большие приятели» ( СН. 1915. Кн. 19. С. 250–251).

Мгла стигийская — в античной мифологии река Стикс отделяет царство мертвых от земного мира ( А. Ш. ).

Автограф — Альбом Тютч. — Бирилевой ; перед текстом дата на фр. яз. «Ce 12 avril 1851».

Списки — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 52. Л. 208, 214.

Первая публикация — РА. 1892. Вып. 4. С. 537. Вошло в Изд. 1900. С. 6.; Чулков II. С. 62; Лирика II. С. 249.

Печатается по первой публикации. См. «Другие редакции и варианты». С. 278 * .

В РА второе слово в 10-й строке прочитывалось как «le flot» — волна («Combien le flot était plus pur!»). Этот вариант приняли Г. И. Чулков и К. В. Пигарев. В Изд. 1900 в 10-й строке — «le ciel» (небо), в 11-й — дана форма множ. числа («suaves rêveries»), в 15-й — глагол настоящего времени («Je crois sentir, dans une brise / Glisser comme un printemps voilé»).

Обращено к Эрн. Ф. Тютчевой, ее личность уже во втором французском стихотворении (первое — «Un rêve») вызывает в воображении поэта образы цветов; подобное было и в стих. «Так здесь-то суждено нам было…» с его образом декабрьских роз. Стихотворения, адресованные Эрн. Ф. Тютчевой, наполнены особенно возвышенными ассоциациями.

Переводы А. А. Фета и М. П. Кудинова опубликованы в Лирике II. С. 418 ( В. К. ).

Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 28. Л. 1–4.

Списки — Сушк. тетрадь (с. 58–65); Муран. альбом (с. 66–73).

Первая публикация — Раут. 1851. С. 75–80. Подпись — «Ф. Т…в». Вошло — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 50–54; Изд. 1854. С. 103–109; Изд. 1868. С. 61–65.

Печатается по автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 278 * .

В первой публикации была изменена последовательность строф (4-я, 5-я и 6-я строфы напечатаны в конце стихотворения), очевидно, в результате ошибки при наборе. В следующем издании текста ошибка исправлена. В Изд. 1854 — возвращен вариант первого издания. В последующих — очередность строф восстановлена и соответствует автографу.

Автограф черновой, разборчивый, со следами работы автора над текстом и вариантами некоторых стихов. В изд. Чулков II была осуществлена полная замена ранних вариантов на более поздние, К. В. Пигарев в своем издании, печатая по Совр. 1854, использовал варианты Сушк. тетради. Перевод стих. Шиллера «Das Siegesfest» («Триумф победы») осуществлялся до Тютчева трижды: А. Мансуровым («Новые Аониды». М., 1823. С. 22–30), В. А. Жуковским ( Северные цветы. 1829. № 1. С. 23–49), М. Писаревым (Тр. вольн. общ. соревн. просвещ. 1828. Ч. XVII. С. 72–78) ( Т. Ф. ).

В шиллеровском оригинале заглавие: «Siegesfest» («Триумф победы»). Возможно, переименование стихотворения в тютчевском варианте связано с тем, что его тональность несколько более минорна, нежели в подлиннике. В этом плане особенно примечательно, что русский поэт оставил не переведенным заключительное четверостишие Шиллера, настраивающее читателя, после описаний бедствий войны, на оптимистический лад. Вот подстрочный перевод последних четырех, отсутствующих у Тютчева строк:

В целом перевод Тютчева достаточно точен — с теми неизбежными модификациями содержания, без которых, по-видимому, невозможно было воспроизвести поэтическую форму подлинника.

При сравнении поэтического языка Шиллера и Тютчева выявляются пристрастия последнего: любовь к возвышенной, архаичной лексике и стремление в отдельных местах «облагородить» текст оригинала. Сравним в качестве примера строки 25–28 из перевода Тютчева с их подстрочным переводом: