Любовь Тильман - Эмигрантка

Что ж, и жизнь – сновиденье,

Быстро стекает в ночь.

Годы в ней, словно мгновенья.

Чем тут можно помочь?

В Зеркале моей Души

Отражаются все лица:

Вот он Паж, а вот – Царица,

Чем они не хороши(?)

Мальчик-Рыцарь на Коне,

Фея, сладкая, в полете,

Темный Всадник на охоте…

В Душу лезут все ко мне.

Это – мой Мир, или чей?

Мне и больно и обидно,

Но меня почти не видно

В тихом сумраке очей.

Приспускаю мыслей шторы,

Приближаюсь я к окну,

Погружаюсь в тишину,

В синеве ища опоры.

В Зеркале моей Души

Отражаются событья,

Но связать их тонкой нитью

Слабой мысли не спеши.

«Фильтруй эфир»,

Не впитывай как губка

Все, что несет стоячая волна.

Но в лабиринтах призрачных рассудка

Сумеет отразиться вся она.

Ты видишь, или ты не замечаешь,

Ты слышишь, или чем-то отвлечен,

Но, все равно, ты все в себя вбираешь

И не умеешь выстроить заслон.

И после в явь иль в сон приходит слово,

Картина, образ, разговор, сюжет…

Из впитанного бытия дневного,

Которого в сознанье нашем нет.

И мы толкуем про первопричины,

Пытаемся пробиться в глубь себя.

Но как преодолеть свои личины

И разобрать, что «я» и что «не я».

Все пройдет. Быть может успокоиться

Сердце, обреченное любить.

Будет лишь привычная бессонница

Мысли в мрак сознанья уводить.

Буду погружаться в отрешения,

В тупость каждодневной суеты…

В физзарядку, фильмы, в птичьи пения…

В жизнь без ожиданья и мечты.

Я – ничто, я – вещь, я – домработница…

Замкнут мой мирок дерьмом, жратвой, полами…

Мы наедине: я и бессонница,

И еще твои глаза меж нами.

А терпеть не будет мочи боле,

На бумагу выплесну все боли.

Твердят в известной поговорке,

Что сыр бесплатный в мышеловке.

Но цены сыра в мышеловке

Известны только мышкам в норке.

Я сегодня никак не могу уснуть.

Мне позвонить бы кому-нибудь,

Вздохнуть и прижаться к чьей-то груди.

(Здесь случайных знакомых «пруд пруди»).

Но ты далеко, за сетью границ.

И твое лицо за глазами всех лиц.

И мне никто не сумеет помочь.

Я хочу с тобой разделить эту ночь.

Время наших встреч за мельканием дней.

Но не о том речь, что мне все больней.

Чужая квартира – плохой приют.

Не в одной точке мира меня не ждут.

И летит сквозь года молчанье твое,

Словно мы никогда не были вдвоем.

Полусферой неба синева.

Серо-белых облаков мерцанье…

Как прекрасно это мирозданье

Не способны выразить слова.

Медленно подкралась старость,

Вот она, лови.

Что же мне еще осталось

Без твоей любви?

Как ты там? Нашел подругу?

Кто теперь с тобой?

Мысли бегают по кругу,

Ловят хвостик свой.

Как на планете этой одиноко…

В какие-то забвенные века

Была обломлена розетка от цветка

И ветром войн унесена далеко.

Там сотни лет диковинкой он был,

На развлечение зевакам и прохожим.

Страну, где рос, безудержно любил,

Но так устал быть чуждым, непохожим.

И вот позвала Праотцев Земля,

Рванулся он, коренья обрывая:

Там все! Там все такие же, как я!

Смешной цветок. (Иль это я смешная).

Отдохните города от машин,

И от бытностей разбитого дня,

И в себя вглядитесь, словно с вершин,

Отражающего вечность Огня.

Мы живем не в пустоте, в суете,

В бесконечной беготне, и в делах…

А Огонь горит, горит в Высоте

И еще пылает в наших сердцах.

Наша жизнь (А что еще у нас есть?),

Постепенно ускользает, пьяня.

Но, кончается суетное «шесть»,

Принимаем Посвященье Огня.

Вот горит и моя свечка уже.

И молитву я над ней сотворю.

Ведь не важно на окне, иль в Душе

Зажигает кто-то свечку свою.

Какой-то странной суетой

наполнены мгновения.

Но только эта суета не вне меня, во мне.

Уже прогрызли брешь в мозгу

сомнения. Сомнения

Они как бы внутри меня

и словно бы во вне.

Как будто кто-то говорит

и кто-то отвечает,

И фраза, вроде о другом,

вдруг, входит в разговор…

А жизнь вокруг кипит, бурлит,

меня не замечает.

И я, как все, транжирю жизнь

на сон и всякий вздор.

И разобраться, что к чему

я просто не умею.

Живу как листик, как цветок,

как капелька дождя.