Владислав Дорофеев - Поколение судьбы

4.
Ах, детство,
слепое, как радость!
Сегодня
всё человеческое и истина
созревают поздно.
Я решил стать поэтом в двадцать,
я – поэт через пять лет —
срок не большой и не малый.
Надо говорить о любви,
о любви мужчины и женщины,
о любви семейной,
о любви родителей к детям.
Но как давно! – и это странно —
родители любят детей, как собственность.
Чувство собственности не различает.
Свою дочь или сына можно избить.
Вот и бьют
кулаком и ладонями, ремнем и ногами,
в зубы и живот, в кость и плоть.
«Папа, зачем ты коммунист?»
«Чтобы хорошо жить!»
«Так ты – негодяй, папа!»
Раз в зубы!
«Папа, а зачем тебе дарят подарки?»
«Чтобы хорошо жить.»
«Так ты – животное, папа!»
Два, в печень.
«Папа, зачем ты меня бьёшь?»
«Чтобы быть уважаемым папой и главой семейства!»
«Ты – глупый, папа!»
Раз, два, три – в зубы. Губы в кровь!
О, тринадцатилетняя дочь!
И дочь собирает кровь с лица
и мажет папе папину плоть.
Теперь любовь очевидна.
Лицо дочери и морда папы одинаковы —
красные, кровные.
Салют! Папа!
Дочь похожа на тебя!
Вот семейный мыловаренный заводик!
не гнушаясь ничем,
папа перерабатывает на мыло души
и красоту жены,
которая уже была красивой,
и красоту дочери,
которая еще будет красивой.
Конечно, если я не вытащу дочь из под
когтистой лапы папы-петуха,
не вытащу её бешенные волосы, её полные груди, её женский зад,
если я не вытащу…
А петуху оставлю болезнь маниакальной важности,
пусть более сам для себя,
петух,
желающий стать страусом,
но не знающий,
что страус любит прятать голову между ног.
О! Моё человечество!
Поприветствуем
третью болезнь человечества —
мечту о страусиной важности.

5.
Мне четверть века,
и я хочу говорить великие слова,
и быть великим.
Я хочу сказать всё, что хочу.
Я буду неправ,
направьте меня,
те из вас, кто лучше чувствует правду.
Я – дитя,
взращённое словом семи партийных съездов,
я – середина истории,
я – член государства,
я знаю наш строй
кровью и кожей, потом и мозгом, и душой.
Я – нарождение строя.
Скажите, если я ошибаюсь!
Есть мнение:
наши отцы и многие мы
не доросли до социализма,
нам социализм,
как вилка, которую мы прежде не видели.
Но дороги назад нет,
далеко зашли,
давайте вместе что-нибудь исправим.
Не верю, что всё скверно и скучно.
Я работал инженером на заводе,
мои рабочие в перерыве пили,
я возмутился,
рабочие мне пригрозили.
Что это? Мне скучно и тяжело!
Я – писатель и поэт,
я – нищий в еде и одежде,
я терплю.
Мне говорят, что я украл деньги у государства,
я – мурло и паразит.
Выдумка, что люди – как я.
Я – единственны.
Но человека нельзя запрограммировать,
разве что удушить лестью, оболванить —
но и тогда я буду чувствовать,
пока жив.
Я не хотел быть плохим инженером,
и когда мне говорят, что я украл деньги у государства,
и крал их на потяжении пяти лет учёбы в ВУЗе,
тогда я начинаю думать,
что меня купили за стипендию,
и думаю, что стипендия – это плохо,
или плохо, что я понял себя поздно.
И я думаю:
странная рабская повинность —
быть между государственным и человеческим.
Я говорю всем:
люди,
читайте меня и говорите мне,
кто я.
Я пишу о гордости и чести, об уме и страсти,
и спрашиваю себя каждой строкой:
Кто я?
Кто я?
Кто я!
Я —
хам для судьбы.
Меня невыносимо много.
Я люблю людей всякой клеткой
своего огромного, нечеловеческого организма,
который день и ночь думает и гадает
не о коммунизме будущего,
а о человеке настоящего,
который мне ближе любви к женщине.
Я – живое всего мира,
я люблю всех людей,
я не выбираю,
как медведь берлогу,
я ищу волосы женские
и нахожу в них завитки гиацинта,
я скорблю над оскорбленным человеком,
и вспоминаю законы франков,
по которым надо платить
за всякое сказанное без правды слово.
Что же все плохие?
Или все устали и забыли о жадности жить,
запамятовали хилые,
что жизнь даётся жадным,
им подчиняется
телом и ухом.
Покорные стали,
как кости и пепел,
покорные, слепые, глухие,
не замечают подвоха, подлости, лести, брани,
оскорбленные не понимают,
что их оскорбили.
Я за них оскорбляюсь
и кидаю свою тяжелую лапу с перстнем Девы
(родившей меня в сентябре)
в лицо обидчика и человечества.
Я возлагаю на себя обязанности грифа и санитара,
я переставляю миры и эпохи, как кубики.
«Геть, геть!» – Я кричу быкам.
Бичом золотым я сбиваю звезды в стадо
и гоню их на кладбище в завтра.
Я говорю перем вами,
Земля:
«Нам старо завтра,
нам годится в суженные то,
что настанет после завтра!»
Мы притащим за длинные уши
косматое тело с короткими ногами,
безрукое и с животом —
всунем ему в чрево «меня» и «завтра»;
соки и воды, и кровь
перемешают «меня» и «завтра»,
родится гигант – новый человек,
в глазах которого боли и страхи
станут звучать, словно, воздух,
как дыхание,
как поцелуй,
как танец,
как красота металлической музыкальной гармонии.
как колодец человечества,
из которого я не хочу вычерпать воду человечности до дна,
но не хочу и наполнять колодец —
пусть колодец живёт по своим законам,
пусть всё останется, как есть.
Зверя приведет мой друг.
А сегодня я иду к другу.
Он разговаривает со мной
и выясняется,
что он думает о себе, мечтает о себе!
Я бросаю друга, думающего о себе,
выхожу на вкусные и приятные улицы,
двигаюсь в ритме обрубков, огрызков и сучьев.
«Кто ты?» —
Я притрагиваюсь к шаровидному обрубку. —
«Я – женщина!»
«Но, где твои стройные ноги до облаков?
Где ты, которая выше облаков?
Где ты, покорившая мои руки и глаза?»
«Я – социальная женщина!»
Ты – фабрика по переработке пищи,
в тебе размещено несколько фабрик:
родильная,
половая,
тщеславия,
варварства.
Рядом еще какие-то – обликом люди,
они едва передвигают ноги,
глаза одеревенели, и слиплись веки,
они – огрызки,
они сами себя сжевали —
одна жалкая память по ночам возбуждает их души и ум.
Это – плоские люди.
Эй, плоские, ради вас я изменил себе,
я заговорил глупостями.
О глупостях говорю глупостями.
Я размещаю в толпе мощные лупы глаз:
«О, где ты женщина,
которая выходила народность поэтов?»
Где ты, женщина,
которая не дает мне умереть,
и, если бы не ты, вымерла бы народность поэтов.
Желаю выразить космический символ мира,
который женщина зачала и родила,
желаю разбудить в вас,
люди,
страх боли и страх смерти,
посадить судьей себя и Человека,
обращаться с вами жестоко,
научить вас управлять страхом боли и страхом смерти.
Научу, отпущу – идите по Земле.
Дьявола превращу в белого котёнка с чёрным хвостом,
болезни помещу в гробницу
и выбью на плите:
«Здесь похоронены самые страшные,
четвёртая и пятая болезни человечества —
страх боли и страх смерти!»
И станет славно жить и любить!