К волхвам
Черный пес, я тебя не увижу,
черный пес на пороге моем,
подойдет он ко мне и оближет,
и исчезнет, как детский фантом.
Тени твердые встанут над нами,
свет томит, будто воздух в грозу,
мой рассудок, как красное знамя,
поднимает распятье в строю.
Вся Москва покрывается снегом,
воздух пахнет постом и горчит,
я закрашу сомнения мелом,
и мой ангел к волхвам улетит.
Полюбил я дорогу на запад,
Вифлеем я на Рейне найду,
не боюсь лошадиного храпа,
слышу Ирода я за версту.
Я по комнате твердо и честно,
от стола до ребенка пройду,
от иконы до судного места —
только слог или шаг в высоту.
Горизонт, словно шаль на комоде,
а улыбка, как пламя свечи,
ждут всегда в христианском народе,
что Мария прижмет всех к груди.
Я страну настигаю не сразу,
я петляю, как заяц в степи,
наизусть повторяя приказы,
и сгорая, как спичек огни.
Карусель остановится ночью,
я последний билет сохраню,
всех, кто был до меня непорочен,
я с собою на небо возьму.
Индевеет в груди от мороза,
ветер сном, как листком, шелестит,
лепестки освященные розы
богомольцы в горсти унесут.
В города я войду к иноземцам,
всюду немцы, как тени в аду,
рубят члены друг другу тевтонцы,
и уходят страдать в тишину.
Рождество – это праздник пасхальный,
не заметить нельзя вдалеке,
что рождение было буквальным,
ведь Царь умер затем на кресте.
Твердь разверзлась дождем на закате,
хлябь всосала людскую беду,
протестантские корни в Пилате,
покопавшись, наверно, найду.
Протестанты, с их верой оральной,
будто сытые жирные псы,
вместе с ними их Лютер брутальный, —
лаем гонят меня на костры.
Жгут меня они в полном объеме,
у них нет постижения тьмы,
смерть проявится в черном разъеме —
под баварские ритмы войны.
Голова заболит перед плахой,
и палач поплюет на топор,
я шагну на помост не без страха, —
мой последний сегодня позор.
Растворяются кости от боли,
кровь взрывается, будто гранит,
Бог посыпет труп крупною солью,
чтоб не сгнил, пока к небу летит.
Судный день удручающе нуден,
я воскреснуть успею всегда,
лишь бы ужас божественных буден —
был всего лишь огнем от костра.
Стрелы носят распутный характер,
распускаются кровью в груди,
пробивая природный катетер,
изучают сердца и кишки.
Легендарный поход за мощами
остается в угарном бреду,
крестоносцы своими мечами
вырубали волхвов из груди.
Райнальд слыл устрашающе резок,
отрекаясь от папской буллы,
он, под скрип деревянных повозок,
постигает святые дары.
Чудно светит луна над дорогой,
и конвой бесконечно устал,
Рождество обретает погоду
и германский дурной карнавал.
Гномы
я открываю занавес окна
я встряхиваю одеяло снов
и словно всплески красных роз на черной темени в ночи
пугаясь утренней звезды и нежных грез
тревожно разбегаются по улицам большой горы
прыжками долгими, как будто циркачи
вцепившись в бороды, как в прожитые дни
бегут лирические гномы, как карандаши
упрямые, смешные несуны
несут они в руках чужие, брошенные сны
несут они в руках украденные сны
выходят ночью на охоту упыри
в руках сачки, ловить, как бабочек, утерянные сны
в руках лопаты, рыть бессмысленные сны
в руках бочонки круглые, хранить неведомые сны
нрав их сценический стремителен и крут
они молчат и песен не поют
угрюмые идут
их мысли столь черны
они решительны и злы
инстинкты хищные, как вши, изъели души их больные
людей уснувших в забытьи
карлики носатые настойчиво грызут
огрызки коренастые в видениях мучительных живут
но новая заря взошла над городом мечты
растут дома округлые под ворохом листвы
туда-то и бегут, как будто от тоски
и прячутся от утренней росы
лирические гномы из языческой войны
Немецкая пасторальная
1.
Кружится коршун над лесом,
немец идет по тропе,
гномы, как детские бесы,
вслед шевелятся в траве.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу