Михаил Лифшиц - Толга

Белело небо – то от ТЭЦ далекой
Довольно быстро плыли облака.
Через тройные стекла евроокон
Просачивался гром грузовика.

Метро под полом снова стало слышно.
По потолку забегала малышка.
Жена пошла и погасила свет.
День начался. Все – ночи больше нет.

Мои герои все-таки собрались,
Отправились на Танькин сабантуй,
Одно лишь муж условие поставил:
В обратный путь чтоб мамочку – за руль.

Вручив конверт и пожелав здоровья,
Они уселись на диван в углу,
Вступили в хор обычного злословья
И дождались – позвали всех к столу.

Стол собран был не то что неумело,
Не то что скромно, но совсем не так…
Иль школьница взялась за это дело,
Или замшелый старый холостяк.

Салат готовый, рядом с ним медуза
Со спаржею, корейская еда,
Но русское ее не примет пузо —
Переварить не сможет никогда.

Морковка (в том же куплена отделе),
Икорка, бедной роскоши каре,
Скотч-виски, как медаль на голом теле,
И курица с картофельным пюре.

(Не первый раз я в небольшом рассказе
Пишу о том, что было на столе,
Мне б о еде, как будто о проказе, Не поминать, при нашей толщине…

Люблю я стол накрыть, зажарить утку,
С антоновкой, с капустой покислей…
Но это я отвлекся на минутку,
Вернемся-ка на Танин юбилей.)

Вот Танин муж, уже слегка поддатый:
«Прости, – сказал, – коль в чем-то виноваты.
Но я и дети, кажется, вполне…
Ик… создаем условия жене».

Одобрили: «Он за нее – горой!»
И тотчас же налили по второй.
Родителей, не чокаясь, почтили.
Чуть закусили и опять налили.

Тянулась эта зауряд-пирушка
В обычном темпе, мягко, без проблем,
Но встала именинница Танюшка —
Шаг от стола, и поклонилась всем.

Сломалась в поясе, как будто в старой пьесе,
Упала на линолеум коса,
Все гости сразу замерли на месте:
Поклоны в пояс, вот так чудеса!

«Дорогие гости,
Добрый муженек,
Миленькие детки,
Наступил мой срок.
Я всю жизнь старалась
Походить на всех,
Но не получалось,
Будто бы на грех.

Скучно на работе,
Грустно мне в семье,
И в лесу, и в поле
Неуютно мне.

Видно, для другого
Богом создана,
Не могу быть с вами,
Не моя вина.

Не по мне мирское,
Я учу псалтырь,
Ждет меня над Волгой
Толгский монастырь.

Тихая обитель,
Скромной жизни рай.
Вы меня простите.
Мир людской, прощай!»

Весь стол молчал, никто не лез с советом,
Никто не знал, что следует сказать,
Похоже, именинница с приветом…
Вдруг кто-то молвил: «Это – благодать…»

Две девушки, две дочери Татьяны,
Заплакали за праздничным столом:
Семейной жизни скрытые изъяны
Открылись всем: «Как плохо мы живем!»

А Танин муж, откинувшись на стуле,
Не отводил от люстры красных глаз
И думал: «Как бессовестно надули!
Смолчать ведь обещала в этот раз…»

6

Встал мой герой… Его я не представил.
Сергей Ильич, чтоб было поскладней.
Сережу я два раза уж прославил,
И в третий раз нисколько не трудней.

«Я сам крещен. Но в православной вере,
Пожалуй, слаб, раз не блюду посты.
Меня прельщают… в этом самом деле,
Скорее, проявленья красоты.
Вот Соловки, восьмое чудо света!
Но Никона не любят там, Бог с ним.
А под Москвой стоит Иерусалим.
И Никон там заместо Магомета!»

Отдельные дефекты этой речи
Я объясняю выпитым вином.
Любого человека покалечит
Корейская закуска за столом!

Но Таня, как и всякий неофит,
Не чуяла, что ересью разит:
«Ты много знаешь, друг мой дорогой,
А я все это восприму душой!»

«Кирилло-Белозерский, вид из лодки…
Кто хочет, у меня есть дома фотки.
А Толгский – близко, Таня, не грусти!
Тебя я обещаю отвезти!

Борисоглебский – рядышком с Ростовом,
Два дня мы жили там на всем готовом…
Вот Иверский на озере Валдай…
Не дергай, мама, и сказать мне дай!»

Пять раз на протяженье мужней речи
Жена его тянула за штаны
(Пиджак он снял, когда начался вечер).
Он даже и не глянул с вышины.