Владимир Солоухин: Стихотворения

Почему не бросились, чтобы

Спасти из огня сестру?

Конечно, каре, охрана,

Войско во всей красе.

Но если бы ради Жанны

Бросились сразу все?

В больших городах и малых,

В селах и деревнях,

В харчевнях и пышных залах,

Пешими, на конях?

Трусы? Рабы обмана?

Горем сердца полны?

Не вас ли спасала Жанна,

Бросясь в костер войны?

Пламя уже до груди,

Уже до глаз достает.

Бывают предатели люди,

Бывает и весь народ.

Люди, сделайте милость,

Пока не померк еще взор.

Одна за всех получилось.

Все за одну… позор!

Вечером под золою

Нашли в углях палачи

Сердце ее как живое,

Только что не стучит.

Сердце бросили в Сену,

Чтобы стереть и след.

С тех пор прошло постепенно

Полтысячи с лишним лет.

Слава ее окрепла.

И там, где в беде народ,

Дева встает из пепла,

На помощь она идет.

Тогда всех других дороже

Лозунг, зовущий в бой:

Если не я, то кто же?

Кто любит меня — за мной!

1975

Шамиль был храбр. Никто не отрицает.

Была ему и выдержка дана,

Когда в папахах, саблями бряцая,

Вокруг него смыкались племена.

Единый дух ковался в ходе стычек,

Засад, набегов, вылазок, атак.

Разноязыких и разнообычьих

Попробуй собери в один кулак!

Разобщены, невежественны горцы.

Что из того, что каждый врозь удал.

Чтоб их спаять, сиял, как в небе солнце,

Герой, чистейший образ, идеал.

Не ради славы, ради цели этой,

Мосты сожгя, надежды обрубя,

Он сам себя творил, как бы легенду,

Писал, как бы поэму, сам себя.

Легко ли горстке против тысяч драться

И выдержать, стоять за годом год?

А раны что? Их было девятнадцать.

Дух не сломался — рана заживет.

Он так учил: «Нельзя гяурам в руки

Живьем даваться перед ликом гор.

Здесь только смерть, а там позор и муки,

Навеки несмываемый позор.

Смерть на свободе или жизнь в неволе?

Сама возможность выбора смешна!

Для них война — кампания, не боле,

Для нас она — священная война».

И шли, противоборствуя теченью

Истории. Вращенью колеса.

И совершали, верные ученью,

Отваги ли, безумства ль чудеса,

Когда один бросался против роты,

С кинжалом лез на ядра и картечь,

Врубался в строй ощеренной пехоты

Убить, сразить и сразу мертвым лечь.

В последний миг, наверно, думал каждый,

Не доставаясь все-таки врагам,

Имам сказал… Имам бы сделал так же…

Аллах велик. Велик и наш имам.

И вот — Гуниб. Последняя облава

Идет на горстку этих храбрецов.

Обречены на гибель и на славу,

Окружены они со всех концов.

Их около трехсот всего там было,

В кольце несметных полчищ и огня.

«Гуниб, Гуниб — великая могила!»

Как некогда сказали до меня.

Земли осталось только под ногами.

Уходит из-под ног уже земля.

Сидит в тени Борятинский на камне

И ждет к себе имама Шамиля.

Но молится Шамиль, взойдя на крышу,

Прося, как прежде, гибели врагу.

Для той поэмы он сейчас напишет

Последнюю кровавую строку.

Дабы гордиться правнуки могли бы…

Его приказа ждут уже с утра

Вернейшие мюриды и наибы,

Вернейшие имаму нукера.

Счастливый миг — погибнуть за имама.

Великий миг — погибнуть вместе с ним

Известно — мертвецы не имут срама.

Сегодня мертвым легче, чем живым.

Готовы все. Но стойте. Что такое?

Что он задумал? Он к врагам идет.

Своей, не раз простреленной рукою

Свою. Гяурам! Саблю!! Отдает!!!

Как прежде, в небе солнышко светило.

Не грянул гром. Не треснула земля.

Гуниб, Гуниб, великая могила,

Хоть живы все, включая Шамиля!

Не знаю я, по-своему ли, так ли,

Еще пока до школы и до книг,

Мальчишке мать рассказывает в сакле

Про Шамиля и, значит, про Гуниб.

Огнем горя, глазенками сверкая,

Внимает сын про доблесть давних сечь.

Зачем же мать внезапно замолкает

И на другое переводит речь?

Рассказ нарушен. Песня не допета.

Кипит обида в сердце у мальца.

Как объяснить, что у легенды нету

Единственного, нужного конца.

И как не тереби мальчишка хваткий,

Как не реви и сколько слез не лей,

Что не погиб Шамиль в последней схватке,

Что сдался он — не выговорить ей.

Какой пример! Наглядно видим все мы,

Насколько роль поэта высока.

В блестящую и славную поэму

Навеки вкралась слабая строка.

1974

Пусть не размашисто, не длинно,

Но все же в птичьих голосах,

Текла себе река Неглинка

В зеленых, смешанных лесах.