Как туча, стала Иудея
И отвернулась от Христа…
Надменно кривятся уста,
И души стынут, холодея
Нет ясной цели. Пустота.
А там — над Римом — сумрак млечный
Ни жизнь ни смерть. Ни свет ни тьма.
Как музыка или чума
Торжественно-бесчеловечный…
Все до конца переменилось,
Все ново для прозревших глаз.
Одним поэтам — в сотый раз —
Приснится то, что вечно снилось,
Но в мире новые законы,
И боги жертвы не хотят.
Напрасно в пустоту летят
Орфея жалобные стоны —
Их остановят электроны
И снова в душу возвратят
<1933?>
Час от часу. Год от году.
Про Россию, про свободу,
Про последнего царя.
Как в него прицеливали, —
Как его расстреливали.
Зря. Все зря.
Помолиться? Что ж молиться.
Только время длится, длится
Да горит заря.
Как ребята баловали,
Как штыком прикалывали —
Зря. Все зря.
<1933?>
СТИХОТВОРЕНИЯ 1944–1958 ГОДОВ
Она летит, весна чужая,
Она поет, весна.
Она несется, обнажая
Глухие корни сна.
И ты ее, покойник храбрый,
Простишь иль не простишь —
Подхвачен солнечною шваброй,
В канаву полетишь.
И как простить? Она чужая,
Она, дитя зимы,
Летит, поет, уничтожая
Все, что любили мы.
1944–1945. Биарриц
635. НА ВЗЯТИЕ БЕРЛИНА РУССКИМИ
Над облаками и веками
Бессмертной музыки хвала —
Россия русскими руками
Себя спасла и мир спасла.
Сияет солнце, вьется знамя,
И те же вещие слова:
"Ребята, не Москва ль за нами?"
Нет, много больше, чем Москва!
<1945>
Я за войну, за интервенцию,
Я за царя хоть мертвеца.
Российскую интеллигенцию
Я презираю до конца.
Мир управляется богами,
Не вшивым пролетариатом…
Сверкнет над русскими снегами
Богами расщепленный атом.
Видишь мост. За этим мостом
Есть тропинка в лесу густом.
Если хочешь — иди по ней
Много тысяч ночей и дней.
Будешь есть чернику и мох,
Будут ноги твои в крови —
Но зато твой последний вздох
Долетит до твоей любви.
Видишь дом. Это дом такой,
Где устали ждать покой,
Тихий дом из синего льда,
Где цветут левкои всегда.
…Поглядишь с балкона на юг,
Мост увидишь и дальний лес,
И не вспомнишь даже, мой друг,
Что твой свет навсегда исчез.
1946
Ты протягиваешь руку —
Вот она, твоя рука.
За свиданье, за разлуку,
За мгновенье, за века.
Нас никто не пожалеет,
А себя жалеть смешно.
Звезды гаснут, день белеет
Сквозь закрытое окно.
Распахни его пошире
Или шторы опусти:
За свиданье в этом мире
Или вечное прости.
<1940-е>
Уплывает в море рыбачий челнок,
Разбивается пена у ног,
Зеленая ветка в закатном огне
Кивнула доверчиво мне.
И птица запела о чем-то своем, —
О чем и мы, под сурдинку, поем, —
Когда грустить устаем:
О том, что счастье длится века
И только жизнь коротка.
И мы напрасно тоскуем о том,
О чем забудем потом.
Собиратели марок, эстеты,
Рыболовы с Великой реки,
Чемпионы вечерней газеты,
Футболисты, биржевики;
Все, кто ходят в кино и театры,
Все, кто ездят в метро и в такси;
Хочешь, чучело, нос Клеопатры?
Хочешь быть Муссолини? — Проси!
И просили, и получали,
Только мы почему-то с тобой
Не словчили, не перекричали
В утомительной схватке с судьбой.
1948
Все еще дышу, люблю,
Многое еще стерплю.
Но о том, зачем пишу,
Ямбами не напишу.
Но того, кого люблю,
Музыкой не оскорблю.
<1948?>
Вот дуры едут в первом классе,
Не думая о смертном часе.
Когда настанет смертный час,
На что вам будет первый класс?
<1948?>
Скользит машина возле сада,
И мы въезжаем на курорт:
Так вот она, граница ада, —
На перекрестке встречный чорт.
С давно забытым благородством
Он пожимает руку мне,
Гордясь усами и уродством,
И вообще семейным сходством
С тем, что царит в моей стране.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу