Анна Савина - Весна. Стихи.

Немеет холст…
……………Такою немотой
кричат едва сгоревшие полотна…
Отчаянье ударною волной
мгновенно вышибающее стёкла,
врывается в раскрытое окно
безумием смертельных снегопадов…
И оторопь берёт,
……………………и в горле ком……
Растерянность блуждающего взгляда
таит в себе вселенскую тоску…
Ушедшие «на век» глядят с портретов
и молча прикасаются к виску
зловещим поцелуем «того света»
торжественно,
……………бесчувственно,
…………………………легко,
до боли непривычно-отстранённо…
И снова немота…
……………А под смычком
заходится струна последним стоном,
чтоб лопнуть в наступившей тишине:
так Парки режут тоненькие нити.
Доколе хоронить любимых мне?!
Вы лучше уж меня похороните —
единожды,
без права на повтор,
без пафоса заезженных сюжетов…
Кончай тянуть волынку, режиссёр…
Нет сил играть!!!
Вы зрителям билеты
верните… прохрипев: мол, так и так —
актёр устал…
…………увы, «кина не будет».
Плевать на неустойку, на аншлаг…
Пусть даже осмеют… распнут…… осудят…
мне всё равно……
А впрочем, от чего ж
не выйти без костюма и без грима?
Безропотно,
покорно лечь под нож
реальной, настоящей гильотины?
Иль выплеснуть, уж если не любовь,
то страждущую ненависть с подмостков?
В душе скопилось слишком много слов —
отчаянья……
…………презрения……
………………………вопросов…
Быть иль не быть?
………………О, это не вопрос……
Вопрос в другом: зачем безумный Гамлет,
смеясь и плача, шпагой режет холст
и топчет его в бешенстве ногами?
Там, видимо, Офелии портрет……
Ах, бедный… бедный… бедный(!), принц мой… датский……
бездарнейший…… бессмысленнейший бред…
но всё же удостоенный оваций…
За жизнь сыграла сотню Дездемон…
И вот она — последняя… без грима…
— Молилась ли ты на ночь?
— Да, сеньор…
А дальше в бессловесной пантомиме
я чувствую горячие тиски
безжалостных, сжимающихся пальцев,
но сердце, изнывая от тоски,
отныне не позволит им разжаться………
Смерть наступила —
……………………зритель оценил……
Торжественная блажь аплодисментов.
Жаль, выйти на поклон не хватит сил,
исчезнув за кулисой «того света»…
Ну, что ещё?
Кого на это раз
сыграть в бреду агоний, на излёте —
Джульетту без ужимок и прикрас,
иль Санчо при безумце Дон Кихоте?
Чтоб в клешнях старых мельниц ветряных
застрять на век «воинственным и добрым»,
когда ударом лопасти под дых
жестокая судьба сломает рёбра……

………………………

Немеет холст………
……………………Такою немотой
кричат едва сгоревшие полотна,
и пальцы застывают над струной,
что, кажется, вот-вот готова лопнуть……

Идём гулять под вечер в летний парк.
Я медленно бреду по тротуару.
Чуть поодаль смеются и шумят
две доченьки мои, а с ними мама —
две юных жизни с ветром в голове
и зрелость, чуть ссутулившая плечи
от выстраданных горестей и бед —
три самых дорогих мне человечка…
Какими же вы хрупкими теперь
мне кажетесь в зеленом окруженье
склонившихся берез и тополей
над судьбами двух разных поколений.
Как бережно раскрытая ладонь
сжимает эти детские ладошки,
заимствуя пылающий огонь
у детства… Тлеет сердце понемножку,
и вспыхивает радостно на миг,
как угли, догорающая старость…
Смотрю с щемящей горечью на них
и думаю: «а много ли осталось?»
Мне хочется до капельки впитать
родной, неповторимый образ мамы —
улыбку…… голос… ироничный взгляд…
такой родной… и добрый… самый-самый…
Как страшен этот мир и как жесток…
Смогу ль вас защитить от бурь и ветра?
Сберечь души взрослеющей росток?
А мама…… тоже думает об этом…
Я знаю: её думы каждый день
не только о судьбе любимых внучек,
что следуют за нею словно тень,
и держатся доверчиво за ручку.
В молитвах мамы есть моя душа.
Согретая заботой материнской,
я слышу в себе голос малыша,
пронзительный, смеющийся, лучистый,
как будто бы пришедший из глубин
далёкого, растаявшего детства…
Невидимые сеточки морщин
на мамином лице — моё наследство,
мой светлый оберёг и мой покой…
Храни вас Бог, любимые… родные…
Как ласково шумят над головой
берёзы, повторяя ваше имя…

Бывало незабвенный наш Дали
часами уссыкался втихомолку
над чем-нибудь… и весело ловил
в свой адрес отголоски кривотолков,
упрёки ошарашенных друзей,
но ржач, коль нападёт, то хоть ты тресни —
смеёшься до щекотки в животе,
и с каждым мигом ржать всё интересней……
Особенно, когда, неровен час,
сидят с тобой в компании эстеты,
и ёрзают, опасливо косясь,
на выходки безумного Поэта…
Да-да…… он был, конечно же, Поэт!
Так трепетно лелея паранойю,
лакал гипертрофированный бред
с полотен обезумевшего Гойи
и всасывал парное молоко
из вымени культурных революций,
а после вдохновенно и легко
выплёскивался семенем поллюций
на девственные, белые холсты,
лишая их невинности до срока,
но души их по-прежнему чисты
в соитии не видели порока —
как будто бы отнюдь не человек,
но Дух осеменял их непорочно,
а краски освящали смертный грех
по праву небывалых полномочий,
что выданы Художнику Творцом…
Бездонные глубины Подсознанья
разверзлись и заставили слепцов
почувствовать горячее дыханье
невиданных, загадочных миров…
А хохот нарастал… и глохли стены…
и лопались под кожею холстов
набухшие, исколотые вены……
Привычный обывательский испуг:
куда бежать от брызгающей крови,
что хлынула с полотен на сюртук
потоками багряной паранойи?
Куда бежать? А хохот всё сильней
раскачивал могучие опоры
незыблемых устоев и идей…
О, этот смех безумца Сальвадора!!!!!!!