Генрих Гейне - Романсеро

Ко мне позабыли дорогу.

С тех пор неотступно сиделкой ночной

Забота склоняется надо мной.

Черный чепец и белый капот,

В руке табакерка. Всю ночь напролет.

Старуха, трясясь над постелью,

К проклятому тянется зелью.

Мне снится порой: возвратились они,

Удача и теплые майские дни.

Вновь кружатся мошки у фонаря.

Мгновенье -- и мыльного нет пузыря!

Скрипит табакерка, старуха

Чихает у самого уха.

15

К АНГЕЛАМ

То грозный всадник Танатос,

Коня он шпорит под откос;

Я слышу топот, слышу скок,

Летит, нагнал меня ездок,

Схватил и мчит. Ах, мысль моя мутится,

С Матильдою судьба велит проститься.

Мое дитя, жена моя,

Когда тебя покину я,

Ты здесь, оставленная мной,

Вдовою станешь, сиротой,

Жена-дитя, что мирно так, бывало,

У сердца моего опочивала.

Вы, духи светлые в раю,

Услышьте плач, мольбу мою:

От зол, от бед и темных сил

Храните ту, что я любил;

Свой щит, свой меч над нею вы прострите,

Сестру свою, Матильду, защитите.

Во имя слез, что столько раз

Роняли вы, скорбя по нас,

Во имя слова, что в сердцах

Священников рождает страх,

Во имя благости, что вы таите,

Взываю к вам: Матильду защитите.

16

В ОКТЯБРЕ 1849

Умчалась буря -- тишь да гладь.

Германия, большой ребенок,

Готова елку вновь справлять

И радуется празднику спросонок.

Семейным счастьем мы живем,

От беса -- то, что манит выше!

Мир воротился в отчий дом,

Как ласточка под сень знакомой крыши,

Все спит в лесу и на реке,

Залитой лунными лучами.

Но что там? Выстрел вдалеке,-

Быть может, друг расстрелян палачами!

Быть может, одолевший враг

Всадил безумцу пулю в тело.

Увы, не все умны, как Флакк, -

Он уцелел, бежав от битвы смело!

Вновь треск... Не в честь ли Гете пир

Иль, новым пламенем согрета,

Вернулась Зонтаг в шумный мир

И славит лиру дряхлую ракета?

А Лист? О, милый Франц, он жив!

Он не заколот в бойне дикой,

Не пал среди венгерских нив,

Пронзенный царской иль кроатской пикой

Пусть кровью изошла страна,

Пускай раздавлена свобода,-

Что ж, дело Франца сторона,

И шпагу он не вынет из комода.

Он жив, наш Франц! Когда-нибудь

Он сможет прежнею отвагой

В кругу своих внучат хвастнуть:

"Таков я был, так сделал выпад шпагой".

О, как моя вскипает кровь

При слове "Венгрия"! Мне тесен

Немецкий мой камзол, и вновь

Я слышу трубы, зов знакомых песен.

Опять звучит в душе моей,

Как шум далекого потока,

Песнь о героях прошлых дней,

О Нибелунгах, павших жертвой рока.

Седая быль повторена,

Как будто вспять вернулись годы.

Пусть изменились имена -

В сердцах героев тот же дух свободы.

Им так же гибель рок судил:

Хоть стяги реют в гордом строе,-

Пред властью грубых, темных сил

Обречены падению герои.

С быком вступил в союз медведь,

Ты пал, мадьяр, в неравном споре,

Но верь мне -- лучше умереть,

Чем дни влачить, подобно нам, в позоре.

Притом хозяева твои -

Вполне пристойная скотина,

А мы -- рабы осла, свиньи,

Вонючий пес у нас за господина!

Лай, хрюканье -- спасенья нет,

И что ни день -- смердит сильнее.

Но не волнуйся так, поэт,-

Ты нездоров, и помолчать -- вернее.

17

ДУРНОЙ СОН

Во сне я вновь стал юным и беспечным -

С холма, где был наш деревенский дом,

Сбегали мы по тропкам бесконечным,

Рука в руке, с Оттилией вдвоем.

Что за сложение у этой крошки!

Глаза ее, как море, зелены -

Точь-в-точь русалка, а какие ножки!

В ней грация и сила сплетены.

Как речь ее проста и непритворна,

Душа прозрачней родниковых вод,

Любое слово разуму покорно,

С бутоном розы схож манящий рот!

Не грежу я, любовь не ослепляет

Горячечного взора ни на миг,

Но что-то в ней мне душу исцеляет,

Я, весь дрожа, к руке ее приник.

И лилию, не зная, что со мною,

Я дерзостно протягиваю ей,

Воскликнув: "Стань, малютка, мне женой

И праведностью надели своей!"

Увы, неведом до скончанья века

Остался для меня ее ответ:

Я вдруг проснулся -- немощный калека,

Прикованный к постели столько лет.

18

ОНА ПОГАСЛА

Темнеет рампа в час ночной,

И зрители спешат домой.

"Ну как, успех?" -- "Неплохо, право:

Я слышал сам, кричали "браво",

В почтенной публике кругом

Неслись, как шквал, рукоплесканья..."

Теперь же -- тих нарядный дом,

Ни света в нем, ни ликованья.

Но -- чу! Раздался резкий звук,

Хотя подмостки опустели.

Не порвалась ли где-то вдруг