Феликс Кривин - Круги на песке

Ко всему житейскому остыв,
Он в века шагнет,
В тысячелетия…
И увянут прочие цветы,
Позавидовав его бессмертию.

Даже вековечные дубы,
Одному лишь только небу равные,
Захотят себе его судьбы,
Но, конечно, не увидят главного:

Как цветок сожмется от тоски,
Как, при внешней гордой безупречности,
Тяжело заноют лепестки
В леденящих,
Мертвых пальцах вечности.

Покрытая снегом, озябшая елка
Прильнула к окну, подобравши иголки,
И жадно глядела на елку в огнях,
Мечтая о собственных радостных днях.

А елка домашняя, в ярком уборе,
Вздыхала о ветре, о снежном просторе,
О том, что она променяла вчера
На пеструю роскошь и блеск серебра.

Не ведавший иных дорог,
Чем в небеса — из черной глуби,
Все знает маленький цветок:
Кто любит нас, а кто не любит.

Он разговор ведет всерьез
И не бросает слов на ветер.
На каждый заданный вопрос
Он головой своей ответит.

И самому себе не впрок
До лепестка себя растратит…
Цветок,
Как истинный пророк,
За слово правды
Жизнью платит.

Синица никому не снится,
По ней не сохнут от любви.
И чем доступнее синицы,
Тем недоступней журавли.

Недосягаемые птицы
Парят в несбыточных мечтах,
И снятся журавлям синицы,
Которые у нас в руках.

В центре города,
Рядом с Садовым кольцом,
В суматохе людей и машин,
Он живет в зоопарке,
Как в фильме цветном,
Черно-белая птица пингвин.

Он выходит к народу.
Серьезен и строг,
Долго ищет кого-то в толпе.
Но в цветном этом мире
Он так одинок,
Потому что он так черно-бел.

И такая печаль
У пингвина в глазах,
Но в душе не питает он зла.
И все так же с иголочки
Старенький фрак,
И манишка все так же бела.

Чтобы время скоротать
От зимы до лета,
Стали спорить три крота
О природе цвета.

— Он довольно мил на слух.
— Нет, скорей на запах.
— Но наощупь слишком сух,
Натирает лапы.

Кто их может рассудить?
Надо, очевидно,
Им у зрячего спросить.
Да его — не видно.

У верблюда не сложилась судьба,
Подвела верблюда жизнь, подвела:
У верблюда на спине два горба,
Нераскрывшихся к полету крыла,

И бредет верблюд пешком да пешком,
И свисают его крылья мешком,
И застыла на реснице слеза,
Заслоняя от него небеса.

Что же делать, что же делать, верблюд,
Если в небо нас с тобой не берут?
Если самый никудышный подъем
Мы не крыльями берем, а горбом?

Неизведанная даль голуба,
Нас тревожит и зовет высота.
Не у каждого сложилась судьба,
Но у каждого сложилась мечта.

Стоят заслоны тишины,
Нам сладко спится.
Ни с той, ни с этой стороны
К нам не пробиться.
Такую тишину вокруг
Услышишь редко.
Но вдруг какой-то малый звук
Пошел в разведку.

Он пробирался стороной,
Глухой тропою,
Старался слиться с тишиной,
Стать тишиною.
Разведчик опытный сполна
Постиг науку:
В стране, где правит тишина,
Не место звуку.

Он шел. Его никто не ждал.
Но ветер дунул —
И встрепенулась тишина,
И стала шумом.
И, далеко вокруг слышна,
Заслоны руша,
Встревоженная тишина
Летела в уши.

И все смешалось: гул и гуд,
Шипенье, пенье,
И не было ни там, ни тут
От них спасенья.
Но вот — из самой глубины,
Едва заметный,
Росточек малый тишины
Пошел в разведку.

Не имеет море высоты,
Не имеет небо глубины.
И, вполне возможно, потому
Так они друг в друга влюблены.
Им на свете нечего делить,
И они сливаются вдали —
Там, где нет высот и нет глубин,
Где остались только даль и ширь —
То, что им обоим по плечу.

Не имеет море высоты,
Не имеет небо глубины.
Потому отныне и навек
Все у них проблемы решены.
Ну, случается — не без того,
Море вверх швырнет свою волну,
Небо сверху молнию метнет,
Но ведь это так легко понять
И друг другу так легко простить.