Игорь Чиннов - Стихотворения

О вечер, тёмный друг, мы так устали.
И тишина летает над кустами.

И медленно из меркнущего леса
Уже течёт мутнеющая Лета,

Но пахнет мятой и немного хвоей,
И слушаешь, замученный и хворый,

Спокойный голос воздуха и ночи,
Замедленный на синеватой ноте,

И смерть недостоверна, как легенда,
Как тёмная, далёкая Лигейя.

Душа становится далеким русским полем,
В калужский ветер превращается,
Бежит по лужам в тульском тусклом поле,
Ледком на Ладоге ломается.

Душа становится рязанской вьюгой колкой,
Смоленской галкой в холоде полей,
И вологодской иволгой, и Волгой…
Соломинкой с коломенских полей.

И луковица – жемчужина,
И финик – тёмный янтарь.
Собор – как жёсткое кружево,
Дырявый, древний стихарь.

Акула в томатном соусе –
Коралл и мрамор, смотри!
И кружка пива, по совести,
Топазовая внутри.

И взяв рыбешку копчёную,
Что золота золотей,
Пошел к святому Антонию
Какой-то рыжий Антей.

Ну да – хотелось бессмертия,
И я запомнил навек
Трактир, собор, и безветрие,
И море, и вечер, и свет.

Но выше нежного сияния
Колышется трава забвения,
Туманно-бледное растение.

И расстилается молчание,
И превращаемся и день и я
В рассеянные привидения.

Из декораций мироздания
Лишь лиловатые да синие
Остались (опустелой скинией).

И над развалинами скинии
Холодная трава забвения,
Холодная река забвения.

Да, недужится, неможется,
В сердце прыгнула игла.
Смерть – оскаленная рожица –
Выглянула из угла.

Не поможет потогонное…
Что ж ты смотришь наяву?
Уплываю в Патагонию,
В Похоронию, Харонию,
В Погребалию плыву.

Аспирины аспиринные…
Обессилел… Кошка, брысь!
Палестины апельсинные…
Обессилы Абиссинии…

«Подставляй-ка губы синие,
Ближе к молодцу садись».

Ну что – отмучился? «Залогом примиренья»
Белеет роза на груди.
Ну, если не обман блаженные селенья,
То – Царство Света впереди.

Но свет, пожалуй, был на будущей могиле,
И воздух, как жасмин, расцвёл,
Когда тебя, дружок, – ты помнишь? – положили
На операционный стол.

А в тот, нездешний мир ты, значит, под наркозом…
И что же – Бог, блаженство, свет?
К огромным, ангельским, крылатым, райским розам ..
Так как же – неужели нет,

Всё глупости (эх, хоть бы сон блаженный!),
Лишь роза на груди, где шов,
Недолговечной, да, земной, земной заменой
Небесных вечных лепестков?

И жало смерти, и победа ада.
За два тысячелетия – не лучше.
Без перемен…
Ну, помечтаем лучше
О лоне Авраамовом… (Прохлада,
И Страшный Суд прошел благополучно.)

Да, если бы… Пустые разговоры?
Висит луна, как яблоко раздора,
Познания добра и зла, греховный
И мертвый плод.
Так вот – когда? Не скоро?..
Долина горя, темный лес огромный.

Прощение, спасение… Темница
Не навсегда? «В начале было Слово».
Да, хорошо бы. (Небо так сурово.)

А впрочем, подождём. Как говорится,
До скорого! Вернее, до Второго
Пришествия…

Да, неудачи, и ночь, и так далее.
(Струны давно отзвуча… отзвучали… и.)
Что ж, начихать, наплевать.

Да, не умел, проиграли баталию.
Чёрный прибой, наплывай!
(Навзничь, на нож – невзначай…)

Вечность, ну-ка, встречай!
Нету печали и
Нет воздыхания
Там, у чертей, в развесёлой компании.

«Само-убийство»… Да нет, разумеется.
Попросту – в жизни пришлось разувериться.
Дело в тюрьме и суме,
В глупой земной кутерьме.
Кто ты? Овечка? Ме-ме.

Слабый: не стерпится. Гордый: не слюбится.
Жить не умел, так умей
Ангела – нет, не Хранителя – слушаться,
Смутного лика во тьме.

А я повидал бы жемчужно-блаженное царство,
Алмазный оазис в лазурном дыханье фонтана,
Сапфирную розу в тени голубого анчара.