Игорь Чиннов - Стихотворения

Пшеница падет под ударами градин,
И черные кони помчатся, оскалясь,
И будет растоптан земной виноградник,
Растоптан тростник неразумный Паскаля?

Там, куда прилетят космонавты,
Там не будет весенней сирени,
Там не будет осенней брусники.

Ни черники, запачкавшей руки,
Ни сереющей вербы в стакане,
(Зайчик солнца и зайчики вербы).

Золотое Руно аргонавты
Непременно найдут, я уверен,
В синеватых долинах Венеры.

Но не будет на дальней планете
Ни веселого лая собаки,
Ни окна в голубом полумраке,
Ни грачей на сыром огороде…

Ты уже забываешь,
ты скоро забудешь
(в огромном райском сиянии),
но ты еще помнишь
толчею предвечерних мошек
и блеск паутины
на сохлом терновнике.
Ты помнишь
зелёный мох между ржавых банок,
а после – осень,
неровный полет
одичалых клочков бумаги
и чёрные щепки
в дрожанье тусклой реки.
Ты помнишь холод,
первый иней на ржавом
почтовом ящике,
свет на безлюдном мосту
Как быстро летела,
погасая, твоя папироса
в ночные беззвучные струи…

Слетают желтоватые пушинки
Пленительного липового цвета
(На души наши, душеньки, душонки),
как золотые райские снежинки.

А после – листья полетят, желтея
(Так огненные языки сходили
Когда-то на апостолов). Но это
Нe скоро, через двадцать
две недели.

А в парке есть кафе, и рюмка рома,
Как золотая лилия, блистает,
И над горячим золотистым чаем
Колеблется немного фимиама.

А озеро озарено осанной,
В нем серебрятся рыбы, ветки рая.
Как нежно ветер воздухом играет,
Как шевелит немеркнущей осиной.

А если все-таки – война?
А если – не минует чаша?
Ночь выжидательно темна,
И черный сад – как злая чаща.
(А Гефсиманский сад – шумел?)

И странный, тихий спор (ты слышал?):
– Как много надо искупить…
– Как беззащитно спят и дышат…
– Непрочный мир непрочных дел…

– Да, всё, как тоненькая нить,
Но если есть Христос, тогда ведь
Он может – правда? – охранить,
Спасти, остановить, исправить?

– Оставь, не знаю, может быть…

Тени войны на замерзшей дороге. Уже
их не видно. Пустые пещеры ночи. Ледяные
водопады ночной темноты. Черные
лавины безмолвия. Безлюдные
каменоломни печали.
Я заблудился
среди ночных сталагмитов
моего одиночества.
И клочья дыма
спят, как летучие мыши,
в обугленных трещинах мира.

В газете пишут
о войне и о смерти,
но мальчик лет пяти
из этой газеты
сделал кораблик,
плывущий по озеру.

Может быть, если б умел,
он сделал бы
настоящую бабочку, настоящее облако?

Важно, что все же
он сделал кораблик,
сделал из вести о страшном,
почти как поэт – стихи.

Стихи ведь тоже
вроде летучей игрушки,
даже если в них
говорится о смерти,
о горе и смерти –
не правда ли?

На обугленной стене
Копоть, будто черный иней.
Песок остывший, пепел синий,
Темный дым и тень в окне.

Черный дым и черный дом,
Дымный дождь золу смывает.
Холодным ветром, ночным трамваем
Прозвени чужой Содом.

Все в холодной саже тьмы
Сожжено, оледенело.
Рисунок углем, почти без мела –
Как пейзаж и той зимы.

Той – на русском берегу:
Пепелище, погорельцы.
И воздух жесткий, как будто тельце
Мертвой ласточки в снегу.

Земное гноище –
Огромным пожарищем?
Ну что ж: пепелище
Нам станет пристанищем.

И будет на свете
Ни ад, ни чистилище,
А попросту – кладбище,
Скучное зрелище.

И будут лежать,
Как под райскими кущами,
Товарищи-братья,
Богатые с нищими.

Страшные где-то галактики,
Страшные звезды вселенной…
В парке бродяги горланили,
Пели (грустней, веселее…).

Был полон печалью осени
Весь парк (и липы, и клены).
Над ним разлетались в космосе
Фонтаны фотонов, волны.

Что ж, космос, накручивай эллипсы,
Вдаль улетай по спирали…
Полны надышанной прелести
Наши земные печали,
Точно уютные мелочи
В доме, где мы вырастали.