Геннадий Жуков - Эпистолы - друзьям моим единственным

Я ждал тебя всю жизнь свою, пойми,
От ожиданья стала неделимой
Любовь, а ты — лишь женщина любви,
Единожды — тобой — не утолимой.

Одна любовь. Одна любовь. Одна.
Я разные давал ей имена.
Вода — водой — воды — с водой — с водою…
Глупец. Они звучали чередою.

1

Мы вернемся однажды под закрытые веки.
Мы однажды — единожды — глаз не откроем
И останемся там, за сомкнутыми крепко очами.
И останутся здесь в осторожном молчанье
Пара квелых бутонов, томительный запах аптеки,
Односложные вздохи и скорбные люди.
Мы припомним ничто.
Мы, конечно же, что-то забудем.
Мы вернемся однажды в глухую пору дорожденья,
До дождя и до света, до снега, до слез, до ненастья,
До всего, что назвал я — единожды счастье.
Нас не станет, и это случится однажды…
Посмотри, мое сердце, какие великие горы,
Приглядись, мое сердце, какие великие снеги,
Изумись, мое сердце, какие великие реки
Обреченно сползают в долины с покатых вершин!
Но уйдем мы с томительным привкусом жажды.
Нас не станет, и это случится однажды.
И прикроется веком зеница души.
Мое тайное око,
Четвертое око,
Незримое око…
Я забыл вам сказать, что четыре мне глаза даны.
Смотрит вверх теменной — нет ли в тучах войны,
А глаза исподлобья глядят — то светло, то жестоко,
А зеница души на прохожих глядит одиноко
И призывно мерцает, как шепот среди тишины.

2

Мое тайное око,
Четвертое око,
Незримое око…
Вкруг да рядом — машины, деревья, дома.
А в машинах — бензин,
А в деревьях — биение сока,
А в домах этих — люди.
А в людях царит кутерьма.
А я вижу душой, как слетают с карнизов
И восходят из окон, как смех или снег,
Сизокрылые мысли и помыслы тех,
Кто бездарно влюблен и беспечно крылат.
И я вижу кромешный порядок и лад
В тучных стаях, что наземь из окон летят;
Каждый сизый цыпленок на вертел нанизан
И хурмой фарширован, как толом снаряд.
Ах, едальные птицы едальных утех,
Заклинаю: фен-хель-кар-дамон-ба-стурма,
Возвращайтесь, роняя подливу, в дома.
Только птицы крылатых летят задарма…

3

Только птицы крылатых летят задарма,
Задарма богатея и даром мудрея,
Я богаче не стал, и счастливей не стал,
И добрее.
Только стал терпеливей терпеньем ума.
И терпеньем ума я буравлю дыру в человеке,
И терпеньем ума за какие-то струны беру,
Как берут за грудки… Человек отвечает:…умру.
Я умру,
ты умрешь,
мы уйдем под закрытые веки.

4

Посмотри, мое сердце, какие великие горы…
Изумись, мое сердце, какие великие реки…

Бессмертья достоин представивший вечность.
Вобравший пучину — подобен пучине.
Но вспомнил я жизни своей быстротечность —
И зябнет душа моя в страхе отныне

И жалобно сердцу И сердце остынет,
И тело остудят текучие годы…
Но разум! Ужели же разум не минет
Зыбучая лава могильной породы?!

Собой бесконечность объявший, как точку,
Бессмертье вобравши, как длинное слово,
Мой череп вберет в себя мерзлую почву
И станет приютом червя дождевого.

И в страхе любовь сочиняют поэты,
И в ужасе рай сочиняют народы.
Когда же притянут природу к ответу
И смерть ей вменят как ошибку природы?

Доколе — бессмертной по дерзостной сути —
Душе на погост собираться во страхе?
Во страхе — во ужасе темном! — во жути,
В поношенном теле и чистой рубахе.

Вот так размеренно и праздно
Я выйду в степь на полчаса.
И вспомню: целесообразно
Глядит подсолнух в небеса.

Такое путаное слово,
Колеса — цепи — телеса…
Сообразуясь с целью снова,
Глядит подсолнух в небеса.

Я мыслил образно и разно,
Иные подбирал слова,
И все же целесообразно
Его качалась голова.

Скрипела хрупкая основа,
Скрипел тонюсенький скелет.
Не подбирая к солнцу слова,
Он отбирал у солнца свет.

Он свет вбирал открытым оком,
Он упивался им сполна.
И, наполняясь сытным соком,
Росли и зрели семена.

А мне-то что до этих звезд?
Глаза мне солнце ослепило —
Я не могу глядеть без слез
И на вечерние светила.

Но я гляжу на небо, зная:
Мне бесполезен этот свет, —
Предполагая цель, где нет
Ни цели, ни конца, ни края.