Виталий Калашников - Стихи Виталия Калашникова, которые очень нравятся Бакшутову, Давыдову и Маше

И как мое сердце сейчас замирает,
И как замирало светило на склоне —
Канфар замирает. И вот уже тонут
И тают в тазу две кирпичных ладони.

1.

Здесь семь столетий волна омывала высокие стены.
В детях здесь эллинов кровь перемешана с варварской кровью.
Путник, о чем размышляешь, свой эллинский локон поправив,
Глядя со скифским прищуром на древние камни развалин?

2. Некрополь

Как обстоятельно древние в путь провожали последний!
Кони в могиле, еда, украшенья, рабы и оружье…
Вновь о бессмертье души нить доказательств Платона.
Жадно слежу, но, увы! Доказательства эти наивны.

1.

Римский сенатор заезжий, одетый в тунику и тогу,
Мерзнущий греческий воин, одетый в хитон и гиматий,
С завистью смотрят на варваров в шапках и кожаных куртках,
Теплых штанах и сапожках, удобных для Скифии мрачной.

2.

Модница утром надела хитон. Привезен из Коринфа.
Пеплос, к ногам ниспадавший широкими волнами складок,
Диплосом плечи укутала, косы покрыла вуалью,
Но и штаны надевает, Скифии климат ругая.

Неужели надеешься что-то в себе изменить?
Неужели не видишь, что ты ничего не умеешь?
Ты не можешь ни сесть за комбайн и ни встать за станок,
ну, а если и встанешь, то сколько ты выдержишь? месяц?
Только месяц, который забудешь потом навсегда?
Неужели надеешься как-то еще увильнуть?
Да, конечно, легко затеряться среди миллионов,
но ведь ты ничего не умеешь, и этого ты не сумеешь.
Я прошу об одном: ты прислушайся и оглянись,
мне не нужно ответов, ты выслушай только вопросы:
Ты не пишешь уже о пожарах, смертях и крушеньях,
потому что назавтра… ведь правда? Пылает и гибнет?
Ты скрываешь, что слеп, и все годы живешь лишь наощупь?
И ее ты не продал, не отдал, и не потерял
(вдох), а просто не видел давно, и не знаешь, куда она делась,
ты ведь пуст как… ведь верно? В тебе уже долго не ты?
А теперь — только быстро — обычное:
возраст?
     число?
        день недели?
К твоим женщинам приглядываются цари,
а друзья не доверяют тайн?

Я вспомнил сирени тяжелые кисти,
Когда у беседки привстал на носки
И к грозди тянулся сквозь влажные листья
(Мне в мае казалось — еще потянись я
Душою к тебе — мы бы стали близки).

Но с ягод тончайшую пыль отирая,
Лишь воздух в щепотку ловил (а в ушах
Хрустели сирени минувшего мая,
Когда я упругие ветви ломая,
Решился пойти на решительный шаг).

Я встал на перила (я встал на колени),
Средь прутьев беседки (средь сосен и скал),
Как звездочку счастья в букете сирени,
Я лучшую ягоду в грозди искал.

И терпкого сгустка осеннего гула,
Чей свет ненавязчив, а сумрак палящ,
Коснулся рукою
        (Она ускользнула,
Оставив в руке свой сиреневый плащ).

Для какой-то статьи, для примера
Перелистываю Гомера.

Вот в глазах копьеносца Приама,
Безнадежно покорных судьбе,
Отражается шествие к храму,
Но богиня не внемлет мольбе

Вот Парис все решиться не может
Вслед за Гектором выйти к врагам,
Он все ладит и ладит поножи
К так заметно дрожащим ногам.

Вот прощаться идет Андромаха,
Слезы страха стирая с лица,
А ребенок пугается взмаха
Пышной гривы на шлеме отца.

И супругов смутил этот звонкий
Детский плач, и среди беготни
От нелепости страха ребенка,
Поглядев друг на друга, они

Улыбнулись. И боль этой пытки
Просочилась из небытия…
Испугавшийся этой улыбки,
Как ребенок, расплакался я.

Не людское мы племя, а волчье,
Сколько ж можно — война да война?
На куски, на обрубки и в клочья
Страны, судьбы, стихи, времена!

Андромаха! Тебе еще биться
Белой птицей на гребне стены,
И тебе будет вторить зегзица
Сквозь столетия крови и тьмы!

Андромаха! Твой стон еще длится!
Он идет от страны до страны,
Вдоль плетней — от станицы к станице,
По полям — от войны до войны.

Илион разгромили, а толку?
Только горе, куда ни взгляни.
И, поставив Гомера на полку,
Я снимаю "Работы и дни".