Вот он, современниками съеденный,
У дивана расстелил газетины,
Револьвер рывком последним сгрёб —
И пускает лежа пулю в лоб.
Вот он, удостоенный за книжку
Звания народного врага,
Валится под лагерною вышкой
Доходягой на снега.
Господи, пошли нам долю лучшую,
Только я прошу Тебя сперва:
Не забудь отнять у нас при случае
Авторские страшные права.
АМНИСТИЯ
Еще жив человек,
Расстрелявший отца моего
Летом в Киеве, в тридцать восьмом.
Вероятно, на пенсию вышел.
Живет на покое
И дело привычное бросил.
Ну, а если он умер, —
Наверное, жив человек,
Что пред самым расстрелом
Толстой
Проволокою
Закручивал
Руки
Отцу моему
За спиной.
Верно, тоже на пенсию вышел.
А если он умер,
То, наверное, жив человек,
Что пытал на допросах отца.
Этот, верно, на очень хорошую пенсию вышел.
Может быть, конвоир еще жив,
Что отца выводил на расстрел.
Если б я захотел,
Я на родину мог бы вернуться.
Я слышал,
Что все эти люди
Простили меня.
* * *
От житейских толчков
Защищая бока,
Я в бюро двойников
Заказал двойника.
Кто-то кнопку нажал
На сигнальной доске,
Розоватый накал
Засиял в волоске,
Замигали огни,
Засветились щитки,
Ураган трескотни,
И свистки, и звонки —
Но уже через миг
Улеглась трескотня,
И стоит мой двойник
И глядит на меня.
Тот же нос, тот же рот,
Тот же лоб, та же плешь,
Так же руку даёт,
Все движения те ж.
Он пойдет в институт,
И он сядет за стол,
А студенты придут —
Он поставит им кол.
Он приедет домой
Обозлён, раздражён,
И с моею женой
Будет ссориться он.
Будет ездить в метро,
Будет есть, будет пить,
На помойку ведро
Будет он выносить.
Ну, а я между тем
Заживу, как паша,
Не печалясь ничем,
Никуда не спеша.
Я себя охраню
От врагов и друзей,
И я печень мою
Завещаю в музей.
Не оставят на ней
Ни малейших следов
Огорчения дней
И печали годов.
* * *
Вышла такая гадость —
Прямо ругаться хочется:
Я позабыл свой адрес.
Забыл свое имя и отчество.
И, озираясь гибло,
Города не узнаю.
Видно, вконец отшибло
Бедную память мою.
А может быть, где-то рядом,
Стоит мне сделать шаг —
И за бетонным фасадом
Отыщется мой очаг.
Как памятник на граните —
Величественно-мастит, —
Порядка стоит блюститель,
И бляха на нем блестит.
И я говорю: «Начальник,
Я в толк никак не возьму…»
Я о делах печальных
Рассказываю ему.
— Нет у меня покоя,
Жив из последних сил
С тех пор, как забыл я, кто я,
Как имя свое забыл.
Но не забыл, не забуду
Квартиры моей уют.
Стены ее повсюду
Передо мной встают.
В мешке из красного шёлка
Расхаживает жена,
Глиняная на полку
Лампа водружена,
И только войдешь — в гостиной,
Сразу наискосок,
Известнейшая картина —
Копия Пикассо.
Шкаф с дорогим сервизом
По-модному застеклён.
Радио. Телевизор.
Кресло. Магнитофон.
Просьбе моей мгновенно
Блюститель порядка внял:
Взял — и переднюю стену
Огромного дома снял.
Открылись квартиры-дыры —
И я возопил в тоске:
Глядит из каждой квартиры
Женщина в красном мешке.
Одной и той же картины
Торчит отовсюду кусок!
Свисает из каждой гостиной
Копия Пикассо.
И всюду — сверху и снизу,
Сбоку, со всех сторон —
Радио. Телевизор.
Кресло. Магнитофон.
Я с криком бегу по спальням
От этажа к этажу
И женщинам всем нахально
Прямо в глаза гляжу.
Но всем этим красным тёткам
Вовсе я незнаком…
И вот я уже за решёткой
С тяжеловесным замком.
Жена, ты меня не сыщешь —
Будешь искать без конца:
Здесь одиночек тыщи,
Все — одного образца.
Тут каждый из нас на досках
Перед столом сидит.
На каждом — фланель в полоску.
Наголо каждый обрит.
А вдруг и за гробом тоже
Не свидимся мы с тобой?
Я слышал, что души схожи
С дымкою голубой.
Читать дальше