Чтоб все беды и горести
На прогоне сквозном
Горизонтом и скоростью
Заливать, как вином.
Ходит ветер задирою,
Лист мелькает, багрян,
И закат спроектирован
На широкий экран.
Листья машут и кружатся,
И летят, и летят,
И охваченный ужасом,
Я влетаю в закат.
Мы летим вверх тормашками –
И машина, и я,
Грохотаньями тяжкими
Тишину раскроя.
У какой-то обочины
Я сиянием стал,
И в куски развороченный
Разлетелся металл.
…Вся дорога осенняя
В красноватом чаду.
Никакого сомнения,
Что уже я в аду.
И в авто темнолаковом
Я плыву по шоссе,
День и ночь одинаково
Шебуршит в колесе.
И в сидении кожаном,
Погружась с головой,
Я сижу подытоженный,
Как баланс годовой.
Автострада протяжная
Предо мною легла,
И какие-то важные
У меня есть дела,
А у туч — фиолетовый
Или розовый цвет.
Право, дела до этого
Никакого мне нет.
Непрерывно по радио
Слышу я репортаж.
Непрерывно в досаде я
На осенний пейзаж:
Ну какой же от осени
Человечеству прок?
Только листья разбросаны
У шоссейных дорог.
Восседаю подтянутый.
Мы такие тут все.
Мы серьезны. Мы заняты.
Мы плывем по шоссе.
Мы солидные личности.
Каждый грузно-суров.
Никакой хаотичности.
Никаких катастроф.
* * *
Л. и Г. Ржевским
Ваш дом — он весь в зеленых пасмах,
С лесной чащобою в родстве,
И подымает солнце на смех
Прореху каждую в листве.
Тут озеро совсем под боком,
И слышно, как из тихих вод
Вдруг щука, вымахнув с подскоком,
В осоке радостно плеснёт!
А в озере — десятки тысяч
Слепящих солнечных огней…
Закинем, Леонид Денисыч,
На двухфунтовых окуней!
Люблю я, удочку забросив,
Почувствовать, как там, весом,
Усатый, точно Франц-Иосиф,
Уже барахтается сом!
Уютно тарахтит моторка,
И парит августовский зной,
И наполняется ведёрко
Блестящей тварью водяной.
Тут скромно поверяет автор
Свои мечтания стиху
О том, что Ганя сварит chowder,
А по-российскому — уху.
* * *
На меня налетает велосипед,
И водитель осоловело сопит.
Начинается мой коридорный кошмар.
Разрывается рядом резиновый шар.
Точно выбит ударом лихим из седла,
Я лечу, ударяясь об угол стола.
Ах, зачем на пути повстречался моём
Этот вал крепостной, этот рыцарь с копьём?
А вокруг беготня, а вокруг толкотня,
И медведь из-за кресла глядит на меня,
Надвигается смех, расстилается смех,
Смех пушистый, и мягкий, и теплый, как мех,
Здесь проходят по комнатам, как по лесам,
Это сказочный мир — и я сказочный сам.
Это сын мой — трехлетний тиран-феодал —
По квартире игрушки свои раскидал.
* * *
Я сегодня прочитал за завтраком:
«Все права сохранены за автором».
Я в отместку тоже буду щедрым —
Все права сохранены за ветром,
За звездой, за Ноевым ковчегом,
За дождем, за прошлогодним снегом.
Автор с общественным весом,
Что за права ты отстаивал?
Право на пулю Дантеса
Или веревку Цветаевой?
Право на общую яму
Было дано Мандельштаму.
Право быть чистым и смелым,
Не отступаться от слов,
Право стоять под расстрелом,
Как Николай Гумилев.
Авторов только хватило б,
Ну, а права — как песок.
Право на пулю в затылок,
Право на пулю в висок.
Сколько тончайших оттенков!
Выбор отменный вполне:
Право на яму, на стенку,
Право на крюк на стене.
На приговор трибунала,
На эшафот, на тюрьму,
Право глядеть из подвала
Через решетки во тьму,
Право под стражей томиться,
Право испить клевету,
Право в особой больнице
Мучиться с кляпом во рту!
Вот они — все до единого, —
Авторы, наши права:
Право на пулю Мартынова,
На семичастных слова,
Право, как Блок, задохнуться,
Как Пастернак, умереть.
Эти права нам даются
И сохраняются впредь.
…Все права сохранены за автором.
Будьте трижды прокляты слова!
Вот он с подбородком, к небу задранным,
По-есенински осуществил права!
Читать дальше