Роберт Фрост - Неизбранная дорога

Надеясь, что пространство станет шире.
Труд безнадежен, но зато упрям.
Ну как еще не надоело нам
В экстазе, вряд ли искреннем, качаться,
То с тем, то с этим греком соглашаться,
Когда нам начинает вдруг казаться,
Что в нем-то мы сумели разобраться...
И все равно, ты хоть броди, хоть стой -
Вид трогательный, жалкий и пустой.

Он с ненавистью рельсу пнул. И вдруг
В ответ послышался далекий стук,
Как будто впрямь - по рельсам лишь ударь,
И оживет на них стальная тварь.
Ему хотелось выломать дубину,
Чтобы свалить железную махину
Иль рельсу выгнуть, чтобы под откос
Сам полетел проклятый паровоз.
Он захотел... да только поздно. Разом
Далекий стук колес сменился лязгом.
Пришлось посторониться. Слава богу,
Не то бы паром обварило ногу.
Громада налетела. В тот же миг
Хаос и грохот заглушили крик,
Проклятья бесполезные. Потом
Вновь воцарилась тишина кругом.
Бедняга же понурился в тоске
И разглядел внезапно на песке
След черепаший - точки и черта:
От ножек след и от ее хвоста.
Он поискал другие отпечатки
И обнаружил черепашью кладку.
Яйцо в гнезде, совсем как у пичуг,
Да не одно, а целых девять штук
Лежат, как девять маленьких торпед,
Для маскировки взяв песочный цвет.
"Теперь попробуй сунься! - крикнул он
Притихшей дали. - Я вооружен.
И новому железному маразму
В глаз запущу вот эту протоплазму!"

Ждал Мэттью Хейл, прививший черенок,
Пять долгих лет от яблоньки цветенья.
И вот дождался: за цветком - цветок;
Пыльцу разнес пчелиный хоботок,
Но оказались после опыленья
Три завязи живыми у растенья.

И яблоня оставшиеся три
Ввысь подняла под поцелуй зари,
Потом склонила в тихую прохладу...
Хейл подошел: "А все ли тут, как надо?"
Плодов же - только два, как ни смотри...
Ну, два, так два. К чему таить досаду!

С ним Мэттью младший у ветвей стоит
(Как яблоня - такой же пятилетний):
"Не трогай яблок, - старший говорит, -
Пусть зрелостью они нальются летней.
Я сорт назвал Плодами Гесперид,
Гераклов подвиг чествуя последний".

Спешил ли Хейл в коровник по утрам,
Или в свинарник шел задать кормежку,
Он по дороге подходил к ветвям
И проверял - как поживают там
Два шарика, растущих понемножку,
Питаясь через трубку-плодоножку.

Два яблока. Когда б еще одно...
Глядь - стало наливаться и оно.
Недаром, знать, название дано -
И никакой садовый паразит
Заразою теперь не поразит
Их, названных Плодами Гесперид!

Но приближался осени приход.
Она явилась, люто завывая,
И понял Хейл, что наступил черед,
Подарков от судьбы не ожидая,
Приняться за уборку урожая -
Не то он сам на землю опадет.

Увы! В саду, ветрами оголенном,
Не видит Хейл богатства своего:
Ни трех плодов, ни двух, ни одного!
А было воскресенье. В честь него
Был Хейл одет, как велено каноном
К церковным одеваться перезвонам.

От искреннего горя онемев,
Хейл шляпу снял и, став белее воска,
На шляпе, свой выплескивая гнев,
Сплясал - да так, что вовсе стала плоской,
Воскресного навек лишившись лоска, -
И огляделся, чуть поохладев:

А вдруг увидел кто дикарский пляс?
Писанье вспомнить, кажется, нетрудно.
Там сказано: одумайся, Ахаз,
Кумирам поклоняться - грех для нас!
И поклоненье яблоням подсудно -
Особенно когда оно прилюдно.

Бог видел все, но, сжалившись, помог,
Чтоб остальные пляску не видали,
И грех простил, и даже пары строк
О том не внес в священные скрижали,
А честный Хейл за это дал зарок
Быть сдержаннее в гневе и в печали.

Лей, ливень, не зная лени!
От ливня худшее горе -
Смещенье моих владений
С предгорья поближе к морю.

Нелепо пенять на воду,
Списывающую прытко
Часть нынешнего дохода
В счет будущего убытка.

Да нет, не ущерб, - а просто,
Когда отшумят осадки,
Вся тучная гниль компоста
Осядет в сухом остатке.

В сухом - и куда уж суше! -
Но место избрав иное:
Ведь море предстанет сушей,
А суша станет водою.

Всех дел-то - бреди по свету
В заботах о новой пашне;
Отыщешь ее - и эту
Поднимешь взамен вчерашней,