Александр Тиняков (Одинокий) - Стихотворения

Взор туманится слезинкою…
Стук машинки… Мать грустна…
Он растает чистой льдинкою
В дни, когда придет весна.

Ангельские гласы,
Зыбкий свет свечей.
Складки черной рясы
Давят вздох грудей.

Губы шепчут стих канона,
Губы жаждут губ других,
Тщетны земные поклоны,
Тщетны взоры на иконы,
На угодников святых.

Шлет проклятья клирос
Страсти и грехам.
В сердце трепет вырос,
Тесен мрачный храм.

Громче клиросного пенья
Пенье крови молодой:
Иго кроткого терпенья
И надежды на спасенье
Смыл, умчал весенний зной.

Непокойное сердце мятежится,
Взор в огне и в огне голова…
А под солнцем – невинная – нежится
И целуется с ветром листва.

Все острее желанья лукавые,
Громче песни губительных бурь…
А над храмом шпили златоглавые
Омывает святая лазурь.

Не вашими кровавыми руками
Престол и храм свободе созидать:
Вы были, суть и будете рабами,
Тюрьмой вы рождены – и умирать

Вам суждено в цепях и за стенами!
Неведома вам страсти благодать,
Дешевой краской выкрашено знамя,
К которому вы мните мир собрать…

Дохнет судьба – и смет эту краску,
И смерть, сломив кичливое древко,
Сама создаст нежданную развязку!

Груз высших дел затонет глубоко,
И поглядит презрительно потомок
На груды ваших нищенских котомок!

Я прохожу пустынной площадью,
Огни горят – и не горят.
Костыль мой землю мерит ощупью
Но вкован в даль потухший взгляд.

На снеговой, просторной скатерти
Чертит Луна слова поэм,
Безлюдно на церковной паперти
И крест над колокольней нем.

Устал. Упасть на землю хочется,
Лицом в холодный, белый снег.
И в душу-раненую просится
Мятели-девственницы смех.

Тюрьма сжимает злые челюсти
И тяжко давит крышей сводчатой,
А там, за рамою решетчатой
Весенний вечер полон прелести.

Вон – мужики из поля с сохами
Ползут, стегая кляч заморенных,
А мы из-за дверей затворенных
Глядим на них с немыми вздохами.

Ах, звон цепей… То уголовные
С этапом нынче отправляются…
Темнеет… Своды надвигаются
И душат ласки их бескровные!

Измучился без места… За год
Нужда измаяла, затерла.
Но нынче, спать лишь в доме лягут,
В петлю я смело всуну горло.

Повисну я с коротким хрипом,
Тихонько стукнув половицей…
Над чердаком – к зеленым липам
Приникнет месяц бледнолицый.

Луна… Когда-то гимназистом
Я тоже бегал на свиданье
И подзывал условным свистом
В кусты «небесное созданье».

Потом работа – голод – пьянство –
В итоге – целый год без дела,
Петля – последнее убранство…
Довольно думать! Надоело!

Приделать галстук надо ловко,
Чтоб избежать ненужной муки…
Какая твердая веревка…
И как дрожат больные руки!

Завесы с тайн души отдернув,
Я заглянул в немую жуть,
И едких чувств и мыслей жернов,
Крутясь, дробит больную грудь.

И тщетно вновь хочу набросить
Покров на то, что вызвал сам!
Вот – в наказанье – злая проседь
Ползет, как змей, по волосам.

Ах! не исправить мне ошибки
И не разрушить жуткий плен,
Как не согнать с лица улыбки
Тебе, несчастный Гуинплэн!

В тихом воздухе плескали
Крылья белых голубей.
Небо, сбросив ткань печали,
Становилось голубей.

Храмный колокол, трезвоня,
Пел могуче и светло,
Вьюгой вешних благовоний
Все раздумья занесло.

В голубеющей купели
Мылись веточки ракит,
И цветы и птицы пели
О забвении обид…

Уселись мы в старинном кресле,
Как не сидели с давних пор,
И чувства мертвые воскресли,
И зазвучал замолкший хор.