Александр Поуп: Опыт о человеке

Он гордою наукой не прельщен,

Блужданьем неземным не совращен;

Однако же знаком он с небесами,

Которые за ближними лесами;

Отрадный мир без горя и тревог,

Какой-нибудь счастливый островок,

Где скромный рай рабам усталым дан,

Где не грозит им алчность христиан;

Индейцу ангельских не надо крыл,

Остаться хочет он таким, как был,

Но верит, что возьмет на небеса

Он своего охотничьего пса.

IV. Что ж, на весах рассудка взвесив суть,

Попробуй Провиденье упрекнуть!

Скажи попробуй, чем ты обделен,

Пресыщен кто, а кто не утолен;

Несчастным человечество назвав,

Попробуй доказать, что Бог не прав;

Мол, смертен человек, убог и плох,

Как будто им пренебрегает Бог;

И ты, ничтожный, судишь Божество,

Весы и скипетр вырвав у него?

Мы гордостью рассудочной грешим

И к совершенству горнему спешим.

Хотели бы мы ангелами стать,

И в боги метит ангельская рать,

Но ангелы мятежные в аду,

А человеки буйствуют в бреду;

Кто извращать всемирный строй дерзнул,

Тот на Первопричину посягнул.

V. Зачем земля, зачем сиянье дня?

Мнит гордость: "Это только для меня.

Природа для меня — источник благ,

Цветок мне предназначен, как и злак;

Лишь для меня благоуханье роз

И ежегодный ток тяжелых лоз;

Принадлежит мне в мире каждый клад,

Все родники здггровье мне сулят;

Земля — мое подножье, а навес

Над головой моею — свод небес".

Но разве же природа нас хранит,

Когда нас беспощадный зной казнит?

Зачем землетрясения тогда

В могилы превращают города?

"Нет, — сказано, — Первопричина в том,

Что суть законы общие в простом

И значит, исключенья не навек.

Что совершенно?" Скажешь: человек?

Но если все на свете ради нас,

Природа, как и мы, грешит подчас;

Порой над нами хмурится лазурь,

А разве в сердце не бывает бурь?

И наша мудрость вечная нужна,

Чтобы настала вечная весна.

Быть может, и мятежник, и тиран,

Как и чума, в небесный входят план?

Кто это знает? Разве только тот,

Кто молниями хлещет небосвод,

Кто честолюбье в Цезаря вселил,

Кто юного Амона распалил.

Влечет нас гордость в пагубную даль,

Природу сопоставив и мораль,

Но небеса судить нам не к лицу.

Не лучше ли нам ввериться Творцу?

Быть может, обитатели земли

Гармонию во всем бы предпочли,

Чтоб не было неистовых гостей,

Ни гроз, ни бурь, ни вихрей, ни страстей;

Нам от стихий, однако, не отпасть,

И стало быть, стихия жизни — страсть;

И значит, над стихийною игрой

В нас и в природе тот же самый строй.

VI. А человека мучит грешный пыл,

Так что взыскует ангельских он крыл

И мнит притом, что обрести не грех

Воловью силу и медвежий мех,

Но если твари только для него,

Зачем ему чужое естество?

Природа, никому не сделав зла,

Всем члены сообразные дала,

И в этой соразмерности простой

Кто силой наделен, кто быстротой,

Все так разумно распределено,

Что прибавлять и убавлять грешно.

Доволен зверь, доволен червячок;

Неужто лишь к тебе Господь жесток

И ты один, разумный, уязвлен,

Лишен всего, коль всем не наделен?

Но человек бы лучше преуспел,

Когда бы помнил здешний свой удел

И продолжал бы свой привычный путь,

На большее не смея посягнуть;

Ты хочешь вместо глаза микроскоп?

Но ты же не комар и не микроб.

Зачем смотреть нам, посудите сами,

На тлю, пренебрегая небесами,

И от прикосновения дрожать,

Когда пушинка может угрожать,

И умирать от ароматных мук,

Когда для мозга запах роз — недуг?

Когда бы оглушала, например,

Тебя природа музыкою сфер,

Ты слышал бы журчанье ручейка

И мимолетный лепет ветерка?

Кто, праведное небо похулив,

Сказал бы, что Господь несправедлив?

VII. Одарены творенья не равно:

Чем выше тварь, тем больше ей дано.

Как человек могуч и величав

В сравненье с тьмой созданий в царстве трав;

Глаза крота покрыты пеленой,

Для зоркой рыси свет всегда дневной;

У львицы и собаки разный нюх,

И с чутким не сравнится тот, кто глух;

Попробуй-ка безгласных рыб сравни

С тем, кто щебечет в солнечные дни!

Ты видишь, как тонка паучья нить;

Подобных фибр нельзя не оценить.

Из ядовитых трав дано пчеле

Извлечь нектар, сладчайший на земле.

А как инстинкт различен в кабане

И в силаче понятливом — слоне!

Инстинкт и разум! Как тонка стена

Меж ними, но она всегда прочна.

И память с помышленьем заодно,