Виталий Ханинаев - Три яйца, или Пистолет в задницу

любви и счастья радостный момент.

В то век, когда бессмертное надгробье

мхом и травою мглистой порастет,

мы с обелиска, хмуро, исподлобья

посмотрим на гуляющий народ.

Ученый неустанно у фонтана

грызет научной статуи гранит.

Молчание под маскою обмана

любовь в сердцах двух ангелов хранит.

Мать-одиночка с черною коляской.

Малыш в коляске дышит мирным сном.

В кафе напротив - пьяный рев и пляски,

банкет справляет деятель и сноб.

Старушка - на одном конце скамейки,

а на другом конце скамейки - дед.

И херувим, держа святую лейку,

пространство между ними в дождь одел.

И юноша, конечно же, в велюре.

И девушка. Бесспорно, крепдешин.

И скачут все, как лошади, аллюром,

и вместе с ними мы бежим, спешим.

Нам надо на соседнее кладбище,

нас тоже пригласили на банкет.

Нас ожидает фирменная пища:

икра из жил и земляной паштет.

Вино там будет самой чистой крови,

не страшен всемогущий нам вампир.

Мы приглашаем вас к себе с любовью,

с открытым сердцем на веселый пир.

Идите к нам, у нас всем места хватит,

оставьте все земное на земле.

Снимайте сапоги, брильянты, платья,

у нас всегда вы будете в тепле...

Но человек блуждает по бульварам,

снует по ресторанам, пьян и тих.

Когда-нибудь, уставшим Боливаром

он упадет не выдержав двоих.

И для него мы отворим ворота,

и впустим человека в лучший мир.

Его смерть будет тяжкой для кого-то,

кому он дорог, близок был и мил.

И кто-то на земле рыдает, плачет,

рвет волосы, кричит: за что?! зачем?!

Но для других смерть ничего не значит.

Чужая смерть является ничем...

Не верьте, что наступит для потомков

любви и счастья радостный момент.

Ведь нас не извлекут из-под обломков,

нам не воздвигнут в парке монумент.

17 мая 1979

МОНОЛОГ ГАМЛЕТА

Я лишний

на этом празднике жизни.

Я лишний

на этом пире любви.

Так хочет мой ближний,

так хочет Всевышний,

и вишня, что спрятала ветви свои.

Я лишний,

мне это вонзается в грудь.

Я лишний,

от смеха рушатся горы.

Умора, - для правящих миром, - мой труд.

Как скоро по морю от горя до мора.

Я лишний,

не слышно, не видно: туман.

Я лишний,

больной средь живых не жилец.

Обидно и стыдно за гнусный обман.

Печально и больно за грустный конец.

Я лишний, я лишний, я лишний, я лишний...

Вдыхают, как истину, вымысел злой

и дальний, и ближний,

и верхний, и нижний.

Я лишний,

с душой разлучается плоть.

Я лишний,

мне скучно, и тошно, и душно.

Я лишний,

мне нужно послушно уйти.

Нужна ли нужда и вражда, дружба-служба?

Как тянется тяжко тяжба в пути.

Я лишний,

мне зябко и зыбко, как пытка

улыбка довольных и вольных существ.

Как прытко доходит с паролем открытка,

недолю, неволю обходит в окрест,

и ест, все, что есть,

и на все ставит крест,

спокойно садясь на престол, как на стол.

Я лишний,

достойным и гордым - нет мест!

Но светится свято костел, как костер.

В нем люди шумят и гудят, словно улей,

стоят на коленях, не в рост, держат пост.

Посыпались пули,

и люди уснули.

И стал пуст помост,

и выход так прост.

Пусть слезы, как вишни,

но грезы престижны.

Ремень пристяжной грудь сдавил до крови.

Я лишний

на этом! пире любви!

25 мая 1979

* * *

Болью, скорбью вечною,

будто горной речкою,

бьет фонтаном вольности и свободы стих.

Словно теплой печкою,

иль горящей свечкою,

согревает души он жаром слов своих.

Думы его верные

точат камни серые.

Внемлите, остылые, в спячке на века!

Лечат сновиденьями

частые падения,

но их власть целебная так невелика.

Ритм столетий участить,

измененье участи

это ли не главная наша с вами цель?

На дороге времени

от тревог и бремени

мир подлунный тленом стал, не успев

снять цепь.

Жизненное бедствие

в честь несоответствия.

Как от раболепствия хочется кричать!

Факты вопиющие,

по гордыне бьющие,

в этой жизни нам еще предстоит встречать.

Все законы подлости

зиждутся на робости.

Молчаливый мученик лучше всех шутов.

Мост Эпохи перейти,

и в Каноссу не идти,

на теперешнем веку вряд ли кто готов.

Смирные создания

зданья мироздания.

Как отстраивали их, так они стоят.

Под основой прочною

души непорочные

в этажах унылой мглы свет надежд хранят.

Болью, скорбью вечною,

будто дробь картечная,

бьет фонтаном алых слез и стенаний стих.