Борис Нарциссов - Письмо самому себе - Стихотворения и новеллы

Причин всегда бывает много,
Но если докопать до дна,
То всех действительней одна:
«Неправедно просить у Бога».

Вот тенор в опере поет:
«Пусть неудачник плачет…»
Я сделал как-то глупый ход,
Но это ничего не значит.

Безвыигрышных лотерей
Порядок неизменно вечен:
Тяни билетик поскорей, –
И проигрыш нам обеспечен.

Мой проигрыш не так уж плох.
Моя небывшая подруга:
Мы были бы – ох, видит Бог, –
Увы, несчастьем друг для друга!

Во время наших кратких встреч
Две наших воли фехтовали;
Твоя – негибкая, как меч,
Моя – флоретта гибкой стали.

И все-таки… Мы все-таки
В плену своих совсем ненужных
Желаний, – да, мы простаки,
Вернуть «вчера» хотим натужно.

– К чему набор неловких строф
И все вот эти рассужденья?
Достаточно плохих стихов
Насочинял на этот денья…

А вот к чему: приходит ночь,
И с ней жестокость сновидений:
Тебя нашел: «Уедем прочь!»
Молчишь в ответ… Мы по ступеням

Идем к каким-то поездам.
Ты вот сейчас за этой дверью.
И нет тебя. И по утрам –
В стократ отчаянье потери.

Над оркестром – пущенной в ход машиной,
Блестящей и смазанной хорошо, –
Одичав, метался маэстро, одержимый
Чьей-то страшной и хладной душой.

Над оркестром, бесформенный и текучий,
Колыхался композитор-вампир,
В дирижера вселялся и скрипки мучил,
Предвкушая обильный и сладкий пир.

Судорогой рук и скачками темпов
Торопил прорыва упругий бурун,
Рыча сквозь медные горла инструментов
Голосовыми связками струн.

И когда наконец упырь-композитор,
Расширив несуществующие глаза,
За столб пограничный, за черный пюпитр
Невидимым облаком вылился в зал

И сердце сидящего в кресле потрогал
Гобоя нежной губой,
Уступом взбежал до затылка восторга
Холодный и страшный прибой.

здесь –
Ты мне не можешь отвечать.
Что пользы в этом позднем разговоре?
Наложена тяжелая печать
На дверь к тебе, и двери – на запоре.

там –
В лунном и синем потоке
Голос мой ищет тебя.
Где ты, бездумно-жестокий? –
– Всё я простила, любя…

здесь –
Я здесь с обломанной душой,
Как листья, дни последние роняю.
Закроют скоро мне мой счет большой,
Но горький счет к тебе я сохраняю.

там –
Милый! Разорваны списки,
Все уплатились долги!
О мой далекий и близкий,
Больше себе ты не лги!

Я когда-то был кошкой, большой и пятнистой,
С золотыми топазами чуть прищуренных глаз.
Как змея, я скользил между шепчущих листьев
И с удавом древесным я сражался не раз.

В том лесу, где я жил, рос цветок ядовитый.
И ему поклонялись дикари той страны,
Потому что он страшен был, с пастью открытой.
Из которой сочились капли яда — слюны.
После влажного полдня томилось всё, млея.
И,в растеньях ползучих свернувшись в клубок,
Я был точно цветок этой злой орхидея,
В черно-бархатных пятнах золотистый цветок.

Я такой ж теперь, осторожный и хищный,
И чужой посреди мне враждебных людей.
Но душа обреченно опять ее ищет –
Орхидею-пантеру среди орхидей.

Кто-то таинственный в белом
Начал певучий рассказ:
«В сумрак ты смотришь несмело
Взглядом невидящих глаз.

Нежно струится дрожанье
Тонких невидимых струн.
На пол легли от гераней
Тени неведомых рун.