Сергей Юрасов: Василий Теркин после войны

Парень верный, парень, словом,
Мировой, короче — свой.
Был он демобилизован
И веселый шел домой.

Шел домой легко и браво,
По причине по такой,
Что махал рукою правой,
Как и левою рукой.

Хорошо идти, спокойно —
Жив остался, невредим
Под огнем косым, трехслойным,
Под навесным и прямым…

Сколько раз в пути привычном,
У дорог, в пыли колонн,
Был рассеян он частично,
А частично истреблен!

Но войне отбой, однако,
И домой идет вояка.

Всё же с каждым переходом,
С каждым днем чем ближе к
Сторона, откуда родом,
Становилась больней.

— Мать-земля моя родная,
Сторона моя лесная,
Приднепровский отчий край,
Здравствуй, сына привечай!

Мать-земля моя родная,
Я твою изведал власть,
Как душа моя больная
Издали к тебе рвалась!

Я загнул такого крюку,
Я прошел такую даль,
Я видал такую муку,
И такую знал печаль.

Мать-земля моя родная,
Дымный дедовский большак,
Я про то не вспоминаю,
Не хвалюсь, а только так…

Я иду к тебе к востоку,
Я тот самый, не иной,
Ты взгляни, вздохни глубоко,
Встреться наново со мной…

Шел и думал — с полустанка
Про старушку мать, про дом,
Про тот вечер, про гулянку,
Где любовь узнает он.

И про то, что он достоин…
Что теперь понять должны…
Дело самое простое —
Человек идет с войны.

Человек идет с похода,
Видел Запад, знает много,
Он теперь желает жить,
Быть любимым и любить.

И, мечтая про вечорку,
Шел и думал человек:
Угостят друзья махоркой,
А он вытащит «Казбек».

И как будет папиросой
Угощать ребят вокруг,
Как на всякие вопросы
Отвечать не станет вдруг:

Как, мол, что? — Бывало всяко.
Трудно всё же? — Как когда.
Много раз ходил в атаку? —
Приходилось иногда.

А девчонки на вечорке
Позабудут про ребят,
Только слушают девчонки,
Как ремни на нем скрипят.

И как будет между ними
Та, заветная, одна…
Что ей скажет, как обнимет,
Как зардеется она…

Он не знал, какого цвета
Будут милые глаза,
Ни лица, ни как одета,
Ни какие волоса…

Но куда же сердцу деться
Молодому на пути?
Шел солдат домой, и сердце
Тихо, таяло в груди.

Вдруг сигнал за поворотом —
Показался грузовик,
Тромозит:
— Садись, пехота!
Знать, водитель — фронтовик.

— Далеко ль?
— В деревню Горки.
— Ну, порядок — по пути.
А ты чей?
— Василий Тёркин.
— А… А нет ли, брат, махорки?
— Есть, конечно, на, крути.

Едут, курят. Гроб — дорога:
Грузовик то вверх, то вниз.
Оба стали понемногу
Разговаривать про жизнь…

— Я по чистой год как списан,
Ранен был… Варшаву брал…
Хоть и знал про жизнь из писем,
Но такой не ожидал.

За баранкой, как на фронте,
День и ночь… Как чорт устал…
Дотемна в колхозной роте
Вкалывает мал и стар.

То посев, а то уборка,
То копать какой-то ров,
То очередная гонка
В лес на заготовку дров…

Дети матери не видят,
Бабы мужа и детей,
И в каком бы не был виде,
Всё — давай! Давай! Скорей!

Укрупненным-то колхозам
Укрупнен поставок план…
Урожай везут обозы
На ссыппункты по ночам.

А получку — одну малость
Выдают на трудодень,
По весне в домах осталось
Только пыль, труха да тень.

Ну, а нам, что помоложе,
Так совсем не жизнь, а кнут!
Кто смелей, да кто, как может,
В города тайком бегут.

Ни одёжи, ни махорки,
Ни веселья, ни вечорки,
Ни девчат, ни то, чтоб что —
Дать на праздник грамм по сто!

Нет, товарищ мой хороший,
Не за то я воевал…
Соберусь и к чорту брошу!
Надоело… И устал…

Молча слушал Вася Тёркин,
Знал, что встретился в пути
Со своей судьбой, что горькой
Будет доля впереди…
И мечты, как дым махорки,
С болью таяли в груди.

И едва ль уже наш Тёркин,
Жизнью тёртый человек,
При девчонках на вечорках
Помышлял курить «Казбек».

Так ли нет — сказать — не знаю,
Только вдруг от мысли той
Сторона ему родная
Показалась сиротой.

Сиротинкой, что не видно,
На народе, на кругу…
Стало так ему обидно, —
Рассказать вам не могу.