На всех порогах лаяли злые собаки,
На всех порогах.
Все воды смеялись над нами,
Все воды.
Все ночи жирели от нашего страха,
Все ночи.
И небеса были пусты и голы,
Все небеса.
Я помню:
Это был день,
Как сегодня.
Я была в парке одна.
Скамейки были пусты и заброшены,
Как будто бы знали,
Что никогда
Никто не будет на них сидеть.
Медленно падали листья…
Каждый лист — еще одна осень.
Тишина стояла вокруг,
Как перед грозой.
В какой стране это было?
В каком городе?
Это был храм
Без Бога
И без молящихся.
И как я выбралась оттуда
И спаслась?
Одно из любимых стихотворений поэтессы было стихотворение о бруклинском соседе, жившем напротив того дома, где жила она. Оно исполнялось Странствующим еврейским театром в Сан-Франциско в спектакле 1989–1999 гг. «Бриллианты на дороге».
Днем я вижу его на улице
В темном костюме,
Побритым,
Причесанным,
При галстуке.
По ночам свет сияет в его окне,
Что напротив моего.
Уцелевший в газовых камерах,
Он проплывает по ночам
Под своим негаснущим окном —
Блуждающий корабль
В океане тьмы,
И ни один порт
Не позволяет ему войти,
Чтоб он мог причалить
и погаснуть.
Только по утрам
Гаснет
Болезненно-желтый свет
Его окна.
Марк Доннелли (Mark Donnelly)
Марк Доннелли — американский поэт. Публикуется в американских периодических изданиях. Работает в публичной библиотеке Квинса.
По направлению к тому, что будешь считать своим домом
Есть в печали момент абсолюта,
как щелчок,
и ты будешь знать, что Это закончилось.
Это время, это летящее время —
уже прощание.
Ты качаешь головой и
плачешь в тишине.
В оцепенении ты не можешь поднять трубку телефона
и позвонить,
не можешь убежать или даже пройти, куда ты хочешь,
не можешь проехать на машине
по направлению к тому дому,
к тому месту, той памяти,
которую надо оставить в прошлом.
Эта розовая дверь уже никогда не будет твоей,
как не будут твоими ступеньки,
чьи шатучие кирпичи давным-давно
были прикрыты доской,
чтобы не упасть, не оступиться, не споткнуться.
Ты потешался тогда над ними
как над поводом к примитивному комедиантству,
думал, что ступеньки никуда от тебя не денутся.
Но время не сцепишь скобкой
и не решение — тоже решение.
Иногда боль бывает невыносимой:
что сделал, не сделал, внутренняя грызня,
часы, дни, недели, месяцы.
Сегодня ты бродишь по улицам один, как призрак,
надеясь, что еще не обречен,
надеясь, что откроется новая глава,
ты поднимешь трубку телефона,
пойдешь,
поедешь
по направлению к тому,
что будешь считать своим домом.
Ханна Курц Чарный (1931–2002). Ханна Чарный родилась в Вене. Ее отец погиб в Освенциме. В 1938 году Ханна вместе с матерью и сестрой прибыли в Америку. Защитив докторскую диссертацию в Колумбийском Университете, Ханна Чарный преподавала французскую и мировую литературу в Hunter College и CUNY Graduate School.
На иудейских холмах слово
Лежит спрессованным
Завернутым в слои
Веков неизвестной исторической и
Доисторической Памяти
Время скрыто оно испарилось оно превратилось в воздух
Оно течет как по артериям
И солнце играет в свою королевскую игру
За закрытым облаком
Я не могу подумать что я могу видеть
Столь многих столь многих среди кого
Я рада буду исчезнуть
В складках воздуха
Может ли слово быть словом
Когда весь Вавилон языка
Свелся к голубому или зеленому
Джанет Кёрчхаймер (Janet R. Kirchheimer)
Стихи Джанет Кёрчхаймер были опубликованы во множестве изданий в США и заграницей. Ее сборник стихов How to Spot One of Us / «Как узнать одного из нас» был высоко оценен нобелевским лауреатом Эли Визелем, Сэром Мартином Гилбертом и многими другими еврейскими общественными деятелями, а также известными американскими поэтами. Джанет преподает в CLAL / The National Jewish Center for Learning and Leadership (Национальном Еврейском Центре Обучения и Лидерства).
«Зачем?» — спросил мой отец. «Что я сделал?
Мне только шестнадцать»,
И жандарм сказал, что если ему
Читать дальше