Юз Алешковский - Средь других имен

Все сгорит, все пеплом поразвеется.
Отчего ж так больно мне дышать?
Крепко ты сроднилась с европейцами,
Темная татарская душа.

Да, мне д о роги стали слишком
Эти белые вечера.
Значит, мне наступила крышка.
Что же делать? Пора.

После каждой встречи сильнее
То, что годы пытались смять,
От чего я брела, немея,
И к чему вернулась опять.

Не заваривай адское варево,
Расхлебаешь его сама.
И запомни, что после зарева —
Непроглядная мертвая тьма.

Протекали годы буйным золотом,
Рассыпались звонким серебром,
И копейкой медною, расколотой
В мусоре лежали под столом.

Годы бесконечные, мгновенные,
Вы ушли, но не свалились с плеч.
Вы теперь, как жемчуг, драгоценные,
Но теперь мне поздно вас беречь…

Июль мой, красный, рыжий, гневный,
Ты юн. Я с каждым днем старей.
Испытываю зависть, ревность
Я к вечной юности твоей.

Ты месяц моего рожденья,
Но мне ноябрь сейчас к лицу,
Когда, как злое наважденье,
Зима сквозь дождь ползет к крыльцу.

Но и в осеннем неприволье
Листва пылает, как огни,
И выпадают нам на долю
Такие золотые дни,

Что даже солнечной весною
Бывает золото бледней.
Хмелеет сердце, сладко ноет
Среди таких осенних дней.

Нам отпущено полной мерою
То, что нужно для злого раба:
Это серое, серое, серое —
Небеса, и дожди, и судьба.

Оттого-то, завидев горящее
В багрянеющем пьяном дыму,
От желанья и страсти дрожащие,
Мы бежим, забываясь, к нему.

И пускаем над собственной крышею
Жарких, красных, лихих петухов.
Пусть сгорает все нужное, лишнее —
Хлеб последний, и дети, и кров.

Запирались мы в срубах раскольничьих
От служителей дьявольской тьмы
И в чащобах глухих и бессолнечных
Мы сжигались и пели псалмы.

Вот я и убегаю от серого
Растревоженной жадной душой,
Обуянная страшною верою
В разрушенье, пожар и разбой.

Игра опасных намеков,
Рискованная игра.
Она бывает жестока,
Она бывает хитра.
От скуки играем словами.
Шутя, просто так, на ура.
Играем и видим, что нами
Начинает играть игра.
Что под нами зыбкая почва
Ненадежнее день ото дня,
Что под этой коркой непрочной
Клокотанье злого огня.

На счастливую звезду
Все мои расчеты.
Я не знаю, как войду,
Как скажу я что-то.
Как тряхну кудрями я,
Как глаза прищурю,
Что почувствую вокруг:
Тишину аль бурю.
А в кудрях-то седина,
На лице морщины.
Голова моя больна
От тоски-кручины.
Эх, не все ли мне равно,
Серебро иль злато,
Что прошло давным-давно,
Требует возврата.

Неужели часы случайные
После длинного скучного дня
Разбудили все страшное, тайное,
Что терзало когда-то меня?
Прежним дьяволом околдована,
Я смотрю в свою зимнюю ночь.
Все, что сломлено, что сковано,
Не осмеивай, не порочь.
Вот рванулось оно, окаянное,
Оборвало бессильную цепь,
И взметнулось бураном пьяным,
Взбаламутило русскую степь.

Все понятно и очень просто,
Очень ясно тебе и мне.
Ну, а чья же коварная поступь
Между нами слышна в тишине?

Отойдет, и вернется обратно,
И, дыхание затая,
Ждет, когда наконец в непонятном
Потеряемся ты и я.

Толпой людей, тупых и одичавших,
Мы стиснуты и разъединены.
Мы, видно, не до дна испили чашу
И горя, и неведомой вины.

Экий запутанный ребус —
Жить с тревогой такой.
Низкое синее небо —
С крыши достанешь рукой.

Душно под ним и тяжко,
Ясный дневной кошмар:
С околышем красным фуражка,
Бараки, стационар.

Цинизм и взгляда, и речи,
Арестантский распутный жест.
И виден из зоны далече
Шестой ли, седьмой ли крест.

Но это не для распятья,
Телеграфные это столбы.
Нас медленно душат объятья
Арестантской нашей судьбы.