Юз Алешковский - Средь других имен

Я с пермяками пью вино,
Вино тяжелое чужбины.
Должно быть, так и суждено
Мне жизнь прожить до домовины.

Хотелось мне спокойно тлеть
Там, где родные тлеют кости,
Чтоб внук пришел бы посидеть
С журналом новым к деду в гости.

А вот, быть может, кое-как
Схоронят всем чужое тело
И без поминок, натощак
Уйдут, сказав: «Готово дело!»

Дождь и снег, и снова дождь и слякоть,
Небо стало грязным и сырым.
В эти дни — лишь на могиле плакать,
Все равно над кем, хоть над чужим.
И осенний ветер, сморщив лужи,
Вдруг доносит затаенный вздох —
Это жмется от нежданной стужи
Пэлудь-Айка — васильковый бог.
Он сидит, укрывшись под сосною,
В волосах уснула стрекоза,
И собачьей лаской и тоскою
Смотрят синие прозрачные глаза.

Опять в изгнании светившие Назону
Созвездья смотрятся за листьями в окно,
И место мощному давая Ориону,
Кассиопея путь направила на дно.

О новых подвигах скучающий и хмурый
К зениту движется тяжелый Геркулес,
И быстроногие, как лани, Диоскуры
Исчезли точками в дали ночных небес.

О вы, бессмертные, счастливые герои!
Вам мало, что вас пел божественный Гомер?
Поэты умерли, остыли камни Трои,
Пропали призраки драконов и химер.

А вы по-прежнему царите в синем небе,
В окно затворника глядите вы ко мне.
Кто смеет говорить, что в сумрачном Эребе
Томитесь вы теперь в подземной тишине?

Пускай измерены, рассчитаны орбиты, —
Сквозь сеть тончайшую парабол и кривых,
Пегаса легкие вздымаются копыта,
И слышен храп и крик призывов боевых.

И, точно гении крылатые победы,
Зовут меня опять бороться или пасть
Глаза молящие несчастной Андромеды,
Дракона мертвого разинутая пасть.

Опять, молодая и злая,
Широко гуляет река,
Кидая, швыряя, ломая
И с неба ловя облака.

Летят очумелые льдины,
Ломая мосты, как забор.
Справляет река именины,
Выходит река на простор.

Чтоб вором пройтись по амбарам,
Трепать жеребенком стога
И, пристань сорвав под товаром,
Его раскидать по лугам.

Хоть будут мальчишки босые,
Забыв о прошедшей беде,
Искать голыши расписные
В спокойной июльской воде,

И спину согнуть ледяную
Придется под скрипом саней
И слушать, как песню глухую
Декабрь запевает на ней.

А нынче, забыв про похмелье,
Про долгие зимние сны,
Скорее навстречу веселью
Широкой, жестокой весны.

Он уходил один с простреленной рукой,
Как зверь, роняя след кровавый на дороге,
И слушал свист свинца над самой головой,
И вспомнил в первый раз за много лет о Боге.

Далеко за ручьем, на вспаханном холме
Мелькали, на ходу отстреливаясь, цепи,
А он, как альбатрос, бессильный на земле,
Не мог взмахнуть крылом, чтоб с ними скрыться
в степи.

И он прилег один у тихого ручья
И кровью замутил спокойное теченье,
А дома чай пила спокойная семья
И думала о том, что завтра — воскресенье.

Я тебя не вижу и не знаю,
Мой в земле таящийся алмаз,
Но в глазах любимых я читаю
Новый блеск мужских спокойных глаз.

Это я, но только помоложе,
Это дед, но только посильней,
Это кровь моя под новой кожей,
Смуглой кожей матери твоей.

Чернь бескрайняя, холодная
Над застывшею землей.
Жизнь звериная, голодная.
Ах, домой, домой, домой.

Люди-звери, люди-призраки.
Безысходная тоска,
Бред, кошмары, смерти признаки —
Воля снова далека…

Неужель без оправдания
Жизнь свою закончу тут,
И без гроба, без прощания
В мерзлоту мой труп швырнут.