Мария Вега - Ночной корабль - Стихотворения и письма

Оба Вас от всего сердца обнимаем и еще раз спасибо за все!

Ваша Вега

21.

13 июля 1971

Дорогая Светлана, Мы готовы полететь в Москву хоть сегодня, но о визе еще никто ничего не знает, и мы сидим на месте. О Переделкине я спрашивала вот почему: намерение нашего «такого французского Жоржа Талько» – поместить меня туда на 24 дня, а Крылатого – в ЦИТО (знаменитый центральный институт травматологии и ортопедии). Сначала я перепугалась расстояния, которое отделит меня от моего старшего близнеца, но меня успокоили тем, что сообщение с ЦИТО не очень трудное, а вслед за тем пришло и Ваше подробное описание Переделкина, которое меня очаровало, и теперь я замечтала о его лесе, о настоящей реке и цветущей изгороди.

Ваше последнее письмо дало мне благое намерение все Ваши письма, от самого первого, аккуратно уложить в папку, по датам скрепить и таким образом получить книгу. Это будет одна из самых любимых и самых талантливых книг, которую всегда захочешь перечитывать. Но Ваш рассказ о мытарствах, в поисках работы, привел нас в ужас! Продумала над ним сутки. Я видела Вас, поглощающей километры, устремляющейся то в Саратов, то в Липецк за очередной обещанной чиновниками химерой, и вспоминала Икара, мечтавшего в Париже учредить общество «артистов-анархистов». Пролетает «собирательница света» по кругам ада, и – сколько при том в ней силы и легкости! Как же прикажете жить, не имея прочного заработка, да еще ухитряться снимать при этом жилье?! Бегемотова задачка! Но – как я рада, что все-таки удалось обрести какой-то свой угол, главное, без шума, и что Вы можете там пока спокойно писать, читать и рисовать! Представляю себе, как к Вам приду…

Обнимаем Вас оба, очень благодарим за присылку книг («Лубок» у меня был в Париже, но пропал, с удовольствием узнаю знакомое… Особое спасибо – за Рильке!). Целую с любовью и обязательно сразу дам знать, когда мы воспарим в поднебесье.

Ваша Вега

22.

11 августа 1971

Дорогая Светлана, собирались прилететь в первых числах августа, но Михаилу Максимилиановичу пришлось лежать из-за ноги. Мы ее выходили, осталось совсем немного дотерпеть, чтобы не слишком рисковать, пускаясь в дальний, нелегкий для нее путь, да кроме ноги было много всяких досадных помех. Итак, с надеждой пишу «до скорой встречи», а всё остальное на словах живым голосом. Вот мы и дождались! Оба от души обнимаем, целуем и сказать не можем, как будем рады Вас снова иметь рядом, родная наша душа.

Ваша Вега

23.

15 сентября 1971, Переделкино

Светлана моя заоблачная,

где же Вы? Я сижу в Переделкине (корпус 2, комната 36), муж лег в ЦИТО, 21-го еду в Ленинград, вернусь 24-го в Переделкино же. Отзовитесь! Приезжайте, с ночевкой и с этюдником – осенние краски здесь буйствуют, и красотой насыщаешься 24 часа подряд.

Всего, конечно, лучше – позвоните, мой телефон: 44…. !

Тут-то Вы и позвонили, прежде, чем я дописала номер!

14 октября 1971 Переделкино

Дорогая Светлана,

стихи мне, как нельзя, кстати, и я очень Вам за них благодарна. Сейчас моя переделкинская жизнь очень похожа на жизнь схимника: ни один телефон не работает, где-то испорчен кабель, а где именно – не выясняется. Кругом копают и перерывают землю, вот и перерубили нерв в теле. К тому же, кончилась бумага. В таких обстоятельствах, когда всё складывается, чтобы сидеть в углу и писать, поглядывая на осень в окне, не иметь даже оберточной бумаги – просто нестерпимо!

Кроме таких огорчений, есть и более серьезные. У Михаила Максимилиановича рецидив рожистого воспаления на больной ноге, температура была 40° два дня назад. Трудно сказать, что впереди, опять возникает опасность гангрены. Пускаться в дорогу в таком опасном состоянии невозможно, надо как-то тянуть, но как???

У меня тоже нехорошо со здоровьем. Какая-то история с сердцем, пришлось даже пойти к переделкинскому доктору, который надавал мне разного зелья и прислал вдогонку медсестру, с просьбой меня немедленно уложить в постель, от чего я наотрез отказалась, потому что не могла не поехать в ЦИТО, где, как видите, получила хороший удар по голове, узнав об открывшемся внезапно воспалении, хотя накануне меня уверяли, что температура « только 37,8, всё хорошо, жара нет». Несмотря на эти уверения, сердце узнало о беде и, как могло, дало о ней знать. Такой случай не первый, и тут никакой кардиолог ничего не поймет. Он сможет только притупить лекарствами высокую чувствительность этого аппаратика, испортить мой внутренний «телефон» и, чего доброго, перебить кабель, а это похуже, чем поломка телефона в доме творчества. Когда Михаилу Максимилиановичу будет лучше, сердце мне об этом скажет.