Мария Вега - Ночной корабль - Стихотворения и письма

Вот колокол, благословленный в Риме,
Конец провозгласил последних месс,
И первыми тенями голубыми
Окутанный портал внизу исчез.

Резные скрылись в сумерках ворота
И мудрых дев померкла позолота,
А наверху вели немолчный спор,

Щетинились изогнутые спины…
О чем рыдает этот вой звериный?
Что говорит химер тревожный взор?

Что говорит химер тревожный взор?
Какая боль в нем судорожно бьется?
О, вырваться, умчаться на простор!
Пусть их полетом воздух содрогнется,

Заблещет свет, вставая из-за гор,
И на луга пустынные прольется…
Тогда победно взвоет вольный хор
И пасть горгоны Богу улыбнется.

Но улететь из плена им нельзя:
Собор сковал и сторожит, грозя
Святителями древними своими…

Последний стон умолк, и в тишине
Неясный шорох смутно слышен мне:
Чье шепчут камни призрачное имя?

Чье шепчут камни призрачное имя?
Каких шагов на плитах слабый след?
Не здесь ли переулками глухими
Прошел дозор, прицелив арбалет,

И в домике с решетками резными
Испуганно погас дрожащий свет…
Острее, память! Звуками ночными
Пьяна душа сквозь дым умерших лет.

Ведь этот миг недавний. Он вчерашний.
Когда ударил колокол на башне, –
На двери лег грохочущий затвор.

Жаровня… Тени… Голос заклинаний…
Скорей, ко мне, толпа воспоминаний! –
И вот, в мечте – нежданный метеор.

И вот в мечте нежданный метеор:
Нет никого на площади безлюдной,
Закрыты ставни, спит зеленый двор…
Подходит миг торжественный и чудный.

Так во дворец крадется хищный вор,
Прислушиваясь к ночи беспробудной…
Насторожилась ведьма (до сих пор
Не чужд мне взгляд, от счастья – изумрудный).

Но эта площадь! Старый этот дом!
Мне каждый камень горестно знаком,
Как милый лик с морщинами родными.

Сюда вела суровая судьба.
И много раз у черного столба
Сверкнул костер в волнующемся дыме.

Сверкнул костер в волнующемся дыме,
И едко пахнет горькая смола.
Вот туча в небе медленно прошла,
Заплакала слезами дождевыми.

Но женщина горит! Она светла,
С губами красными, еще живыми,
И боль ее всегда моей была,
И чем старей, тем будет нестерпимей.

Вокруг костра монахи грустно пели,
И королевский паж, бродя без цели,
Влачил свой плащ лазоревый в пыли.

А над костром, заломленные в муке.
Горя, чернели связанные руки.
И я узнала: здесь меня сожгли.

И я узнала: здесь меня сожгли
За то, что я всю жизнь была крылата,
Читать умела письмена земли.
Из мудрых трав варила ароматы.

Чтоб мой полет увидеть не могли.
Качал туман серебряные латы,
И бережно стерег меня вдали
Петух зари, взывающий трикраты.

Доверчиво ко мне ласкались звери.
Мои ковром завешенные двери
С бубенчиками жабы стерегли,

И старый филин плакал от обиды,
Когда меня под пенье панихиды,
Вдоль серых улиц, в рубище влекли.

Вдоль серых улиц, в рубище, влекли
На смех толпе и женщинам в острастку.
За мной козлов и карликов вели,
И прыгал шут, надев свиную маску.

У пристани теснились корабли,
И пальцы мачт чертили в небе сказку:
Они гостей заморских привезли
Смотреть на суд и страшную развязку.

Я палача заметила едва.
В его руке – улики колдовства:
Мой амулет и корешок алоэ.

Он над толпой угрюмо их простер
И положил на вспыхнувший костер
С веретеном и черною метлою.

С веретеном и черною метлою
Расстаться до конца не суждено.
Взлетел огонь червонною стрелою,
И глухо сердце падает на дно.

Теперь, когда приблизилось былое,
Мне памятно до ужаса одно:
Как над костром, подернутым золою,
Вскипает кровь и пенится темно.

Но даже смерть моя была бесслезной
И тайну тайн, и радость ночи звездной
Я сберегла, в тайник души сложив

Сквозь рев огня, в его палящем танце,
Сгорев дотла в сверканья и багрянце
И через семь столетий вновь ожив.