Андрей Дементьев: Года любви и дни печали

И, может быть, личного счастья
За это не выпало ей
В плену чужеземных пристрастий,
В кругу ненадежных друзей.

И даже на самой вершине
Почета и власти своей
Все чаще и все одержимей
Хотелось быть женщиной ей.

Хотелось быть просто любимой —
Вдали от придворной толпы…
Но счастье проносится мимо
И нету надежд у Судьбы.

И боль закипала незримо
В ее одинокой душе.
Хотелось быть просто любимой.
Да, видимо, поздно уже…

Хотя одержимость Орлова,
Восторг и влюбленность Двора
Рождали ответное слово,
Но это была лишь игра.

И не нуждаясь в участье,
Явила достойный пример…

Не зря ею так восхищался
Великий насмешник Вольтер.

На Северном Кавказе тишина.
Но неспроста она
Напряжена…

На днях здесь прогремел
Зловещий взрыв.
И над мальчишкой
Плачет мать навзрыд.

О, будь ты проклят,
Дьявольский террор!
И дьяволы,
Что живы до сих пор.

Неужто не закончится война,
Что развязала с Родиной
Шпана?!

…На северном Кавказе тишина.
Но слишком дорога ее цена.

Зимний лес – такой в лесу обычай
Собирает много птичьих стай.
И плывет по лесу гомон птичий,
Словно за столом звенит хрусталь.

Собирая корм, синицы скачут.
На снегу расселись снегири,
Будто это расстелили скатерть,
Вышитую пламенем зари.

Через сук салфетку перекинув,
Над гостями клонится дубок.
Набросали птицы под осину
Кучу вилок – отпечатки ног.

И в густую хвою песни спрятав,
Засыпают птицы на суках.
А внизу стоят, как поварята,
Пни в огромных белых колпаках.

Я первый свой автограф
Дал в семнадцать лет.
Такому же юнцу,
Влюбленному в поэзию.
Не думал я тогда,
Что буду стар и сед.
Живя в стихах и празднично,
И весело.

А время шло…
И сквозь его туман
Я вслушиваюсь в жизнь свою,
Как в песню.
И мальчикам даю автографы для мам,
Для их бабуль —
Теперь моих ровесниц.

Мне мэр Нью-Йорка премию вручил.
И я на лаврах пару дней почил.

И ликовал, что признан в США,
Хотя к призу не дали ни шиша.

Зато престиж… Я первый из коллег,
Кто в шок своих соперников поверг.

Стоит скульптура на моем столе,
Как память о высоком ремесле.

Сошлись навек в пожатье две руки
Всем отчужденьям прошлым вопреки.

Мне мэр Нью-Йорка премию вручил.
И быть своим в чужбине научил.

Смотрю я с благодарностью на приз.
Поэзии не требуется виз.
В рукопожатье две страны сошлись…

Вы стали светлым символом России,
Ее добра, надежды и весны.
Не потому ль Вы так всегда красивы,
Что в жизни и в ролях себе верны.

Как ни были бы наши будни зыбки,
Искусству суждено свое вершить.
Без Вашей боттичеллевской улыбки
Нам было бы трудней и горше жить.

Я еду в Тверь,
Как на чужбину…

На улице, где вырос я,
Мне и печально, и обидно
Изгоем чувствовать себя.

Ни дома отчего, ни близких,
А только боль минувших дней…

В душе стоят, как обелиски,
Родные образы друзей.

И если б не было отеля,
Где нас встречают, как родню,
Мне было б много тяжелее
Придти на улицу свою.

Давно грозится губернатор
Здесь Дом Поэзии создать.

Проходят встречи, годы, даты…
Но та же тишь и благодать.

Зато все волжские просторы
Распродаются чужакам…

Прости меня, любимый город,
Но верю я былым векам,
А не теперешним манкуртам,
Что чтят лишь выгоду свою.

А, может, мне податься к юртам?
Коль места нет в родном краю…

Обмельчала ныне наша жизнь.
Грозная когда-то сверхдержава
В лидерах себя не удержала,
Сорвалась и полетела вниз.

Отыграв божественную роль,
Имидж свой растратила внезапно.
Может, мы вернемся к славе завтра,
Но пока в душе растерянность и боль.