Вадим Шершеневич - Имажинисты. Коробейники счастья

Заколотым осень верблюдом
Жертвой к рождению легла,
В замке предугаданным чудом
Припала отмычки игла.

Порешили, что буду немым я,—
Но с червонным пятном на ноге
Я прильнул на сладчайшее вымя,
Когда ночь была в лунной серьге.

Тайну месил я в кизеки,
Выглядывал в базовую щель —
Но вот, на лесной засеке
Отыскал я незримую Ель.

Вековая в небо верхушкой,
В рассыпанный солнце овес —
Я взобрался и в ночь прослушал
Мерцающий шепот звезд.

Сквозь сосцы бедуинки Галимы,
Сквозь дырявый с козленком шатер,
«Я» проникло в куда-то незримо,
Как кизечный дымок сквозь костер.

Не нагонит напев муэдзина,
Не вернет призывающий звон,
Если глас вопиющий в пустыне
Бросил «Я» в неисходное «Он».

Высохло озеро Савской царицы,
Захлебнулся Ефрат — и в простор…
Помни — нельзя укрыться,
Если лучится укор.

Так не укрылся Ирод,
Волхвы не пришли к нему —
Помни, — отжившему миру
Не избегнуть ответных мук.

Долго будут еще над отцами
Сыпаться слез газыри,
Пока все не проникнут сердцами
В апельсиновый сад зари.

Пока все не умчатся за грани,
За нельзя на крылатом коне, —
Будет веков умиранье,
Быть Аль-Хотаме в огне.

Будут еще потопы,
Ковчег и все новый Ной.
На бессильный погибели ропот
Пришел уже Третий, иной.

Был Назаретский Плотник,
Погонщик верблюдов был,
Еще один Черный Работник
Не поверил, — и молотом взвыл.

Ослята словами запели,
Овны поклонами в зем —
Прозрели,
Прозрели,
Прозрели,
Два глаза его, — две газели
Из колодца любви Зем-Зем.

Сквозь мудрость сосцов Галимы
Вскормленный ее молоком,
В никуда я проник незримо
Из база кизечным дымком.

О время грива поределая
Я заплету тебя стихом,
Подолгу ничего не делая,
Я мчался на коне лихом.

Уздой — порыв, надежда — стремя,
Серебряное стремя дня.
И выстраданный вздох мой — семя,
Растущее вокруг меня.

Швырнул я сердце звонко в эхо,
В расстрелянный раскат грозы. —
И пал расколотым орехом
С нагорной выси мой призыв.

Я мчался на коне крылатом
В нельзя, за грани, в никуда,
За мной дома и сакли, хаты,
Аулы, села, города.

Так что же, разве конь подстрелен,
Иль эхо выкрала заря —
Все сем небес подперли ели,
Моих стихов священный ряд.

Я все познал, еще познаю,
Еще, еще, за мною все,
Мы не в луну сабачим лаем
Мы в предугаданный рассвет.

Я этот мир в страну другую
Несу в сознательном бреду.
Я радугу дугу тугую
Концами жилисто сведу.

О в дали белая дорога,
О сладостных томлений рок.
Нет в небе Бога кроме Бога
И Третий Я Его Пророк.

Так мчись же конь, мой конь незримый,
Не поредела грива дней,
В четвертый мир неизмеримый,
В заглохший сад души моей.

Притти от туда
И уйти в туда,
Опять притти,
Опять уйти,
И снова…
О бред мучительный «в куда?»
О недосказанное слово.

Ночь Ариман и День Ормузд —
Бессмертна смерть в бою вращений.
А сердце затаенный груз
Слепых, блуждалых предрешений.

В скворешник глаз зрачков скворцы
Все тащут с солнц и с лун соломки,
Но им из золотой ворсы
Гнезда лучистого не скомкать.

И мне семь неб не растаскать,
Не перегрызть мне звезд орешки…
И поднебесная тоска,
И взор заплаканный скворешник.

Но палочкой земной оси
Я покачу экватор обручем
В неразгаданную синь,
Прямо в синь,
В туда,
В заоблочье.

Так ничего не делая, как много делал я,
Качая мысли на ресницах сосен,
Я все познаю, вечность затая,
И яблоко земли проткну я новой осью.

Нагорный лес причудливых видений,
Тропинки тайн неперечтенных строк —
Здесь я выслеживал незримого оленя
Моих проглоченных тревог.

О сколько слов в шуршащем пересвисте
Роняет с крыл совиный перелет,
Когда заря кладет в ладони листьев
Копейки красные своих щедрот.

Туман свисает бородой пророка.
Я полным сердцем вечер затая,
Поймал звезду упавшую с востока…
Так ничего не делая, как много делал я.