Георгий Голохвастов - Лебединая песня - Несобранное и неизданное

Под зыбкой дымкою жары
Я видел лес и три горы.
Взглянул назад я, – там, дремлив,
Качал три острова залив.
От них, по тонкой грани той,
Где небо чистою чертой
С землей сливалось, я свой взгляд
Повел медлительно назад,
И вновь под дымкою жары
Увидел лес и три горы.

Закрыв всю даль, они стеной
Вздымались близко предо мной, –
Казалось, с места не сходя,
Рукою мог их тронуть я.
И так стал тесен мир кругом,
Что грудь дышать могла с трудом.
Но – помнил я – ведь свод живой
Высок, глубок над головой:
Не лучше ль навзничь лечь в траву
И пить глазами синеву.

Я лег… смотрел… В конце концов,
Не так высок уж неба кров…
И где-то небу есть предел…
Едва подумал, – вдруг осел
Небесный купол, как шатер…
Я руку к своду вверх простер,
В надежде, что лишь греза он, –
Но вскрикнул, тронув небосклон.
А крикнув, сам себе прозрел
Я Беспредельности предел.

В мозгу Безобразного лик,
Подобный образу, возник;
Я сквозь него, как сквозь кристалл,
Всю Бесконечность созерцал,
Где бездна Вечности несла
Миры без счета и числа.
И Чей-то голос там шепнул
Одно лишь Слово. Сразу гул
Пространств затих: в мирах легло
Безмолвья тихое крыло.

И было слуху моему
Дано в молчаньи слушать тьму:
Мне вдруг стал внятен неба треск,
Пучин бессветных мертвый плеск,
И говор горних голосов,
И, точно мерный стук часов,
Эонов ход… И все уму
Открылись «Как» и «Почему»
От века и на век веков…
Так пал с вселенной тайн покров
И жуткой раною до дна
Ее зияла глубина.

Над ней томилась мысль моя…
Страшась загадок бытия,
Я отвращал глаза мои…
Но, словно смертный яд змеи
Из раны высосать спеша,
Познанья дар пила душа,
Как чаша, полнясь по края
Отравой страшного питья:
И я Всеведенье купил
Ценою страшной, свыше сил.

Все бремя жизни мировой
Я поднял ношей роковой:
Проклятья, ропот, плач, мольбы,
Ожесточение борьбы,
Тысячеликий грех мирской,
Терзанья совести людской,
Тоска раскаянья и стыд,
Все слезы боли и обид,
И бушеванье всех страстей,
И темный ужас всех смертей, –
Вся бездна горя, мук и зла
Моею чашею была.

Как человек, за всех и вся
Один все муки вынося,
Объят, как Бог, я вместе с тем
Был состраданием ко всем…
И, как ни ждал, ни жаждал я,
На миг не ведал забытья,
И каждый миг в немой тиши
Был истязанием души…
Так Вечность мстила мне, давя
Меня, минутного червя.

Я изнывал… Мой стон был глух…
Как птица пленная, мой дух
Уже рвался из бренных уз…
Но роковой незримый груз
Душил, как гроб… стеклянный гроб…
Горя в огне, терпя озноб
До мозга ноющих костей,
Я вынес тысячи смертей,
Но, ад их заживо испив,
Был всё для новой пытки жив.

Так долго я лежал, моля
О смерти жданной; вдруг земля
Разверзлась: слишком тяжела
Ей ноша Вечности была.
И за вершком вершок, сходил
Всё вглубь я… Там жильца могил
От пытки спас с землей союз, –
Там власть свою утратил груз:
Свалилось бремя… Я легко
Вздохнул всей грудью глубоко.