Кайсын Кулиев - Раненый камень

Хлеб выпекается древний, как слово,
Может, пшеничный, а может, ржаной.
Все мне поныне волшебно и ново
В этой картине родной.

Когда с обидой и печалью
Я жил на горестной земле,
Мне снился ты за дальней далью.
Цветок на каменной скале.

Чтоб перед пламенем согреться,
Вздувал я искорку в золе
И вновь к тебе тянулся сердцем,
Цветок на каменной скале.

Кровинкой рдея над туманом,
Ты, не взлелеянный в тепле.
Моим остался талисманом,
Цветок на каменной скале.

Охотник, волку в пасть втолкнув кинжал,
Безжалостно швырял на землю зверя,
Но мотылька рукою отгонял
От пламени, зажженного в пещере.

Я тоже так на свете жить привык,
Жить, даже муравью добра желая.
Хочу, чтоб только чистую ледник
Гнал воду вниз, на солнце в зной сверкая.

Сижу, пишу, а за окном моим,
Играя, мальчик пробегает часто.
Хочу, чтоб счастье подружилось с ним.
Ведь это радость — видеть рядом счастье.

Пишу. А во дворе старик сидит,
И дерево задумалось с ним рядом.
Старик молчит, и дерево молчит,
Но оба смотрят вдаль спокойным взглядом.

А если будет вдруг подмят бедой
Старик, иль рухнет дерево от гуда
Ветров, иль мальчик станет сиротой,—
И я не буду счастлив. Нет, не буду.

Я, над раненым камнем склонясь, горевал:
От огня почернел он, от горькой беды.
Он мне мертвым казался, и я тосковал,
Потому что хотел на нем видеть цветы.

Я над срубленным деревом в горе сидел,
Потому что хотел его видеть в листве,
Чтоб в тени его дети играли, хотел,
Чтоб лежала весь день его тень на траве.

Жизнь любить не до слез, не до боли нельзя.
Оттого-то и грустным порою я был:
Всех пропавших и павших оплакивал я,
Потому что живыми их очень любил.

Мы говорим: «Огонь, согревший нас…»
Не говорим, что нас дрова согрели.
Мы о дровах молчим. А ведь как раз
Они нас грели. И они — сгорели.

Горят дрова, чтоб было нам теплей.
И дерево золой и углем стало.
А мы, привычке верные своей,
Твердим: «Горит огонь…» Нам горя мало.

Дрова сгорают ради нас в огне,
Безмолвно предают себя сожженью.
Благословенны вы, в любой стране,
В любой печи горящие поленья!

Они стволами были. Их листва
Нас укрывала в летний день от зноя.
Теперь они горят, они — дрова.
Они нам служат, жертвуя собою.

Горят дрова. Как щедрость их добра,
И неизменна, и благословенна.
Промокший путник, греясь у костра.
Их доброте извечной знает цену…

Молния! Даже названьем сверкаешь —
Так ты красива. Но вдруг ни с чего
С маху по дереву ты ударяешь,
В пепел, в золу превращая его.

Молния! Даже названье искрится.
Что ж ты врываешься в окна домов —
К детям, которым, наверное, снится
Завтрашний день, белизна облаков!

Молния — свет, озаряющий горы!
Рухни, полнеба на миг освети.
Только в аробщика или шофера,
Только во всадника не попади.

Молния! Змеи гнездятся в ущелье.
Их и казни гордой силой своей.
Но не деревья. И не колыбели.
И не промокших в дороге людей!..

На этой земле я был человек
Не лучше, не хуже других.
Зеленые травы и белый снег
Жили рядом в стихах моих.

Бросался я в волны холодных рек,
Слушал птицу и вьюги вой.
И мне, словно брату, кивал Казбек
Непокорною головой.

Я людям дарил на доброй земле
И песни и сердце свое.
Я равно любил на доброй земле
И розы ее и репье.

Любил людей, говоривших мне «друг»,
Твердых твердостью этих скал,
И травы, мягкие мягкостью рук,
Которые я ласкал.

Года уходят навсегда,
Они, как ливни, иссякают.
Подобно ливням, и года
Неодинаковы бывают.

Года бывают как дожди,
И проливные и скупые,
Года похожи на дожди:
Бывают добрые и злые.

Год умирает навсегда,
И так бывает: год грядущий
Вновь воскрешает города,
Что разрушает предыдущий.