Сергей Кутолин - Впечатления (Опыт рефлексии визионерства)

А ты, мой друг, ужели обознался
и взял из жизни срам, — не высоту,
в дерьме и мелочах стыдливо разменялся,
не соколом, вороной на лету
хватал чужой кусок
и пил вино чужое,
И мир твой — не широк
как небо голубое.
Судьба скрестила нас
в какое-то мгновенье,
Я понял лишь сейчас, —
урок мне, поученье.
Грядущий день иной,
Тебя не осуждаю,
Не по пути с тобой,
Я нынче это знаю.

В её глазах голубоглазых
зелено-серые луга,
Я часто в них единым разом
несусь и вижу облака.
Река, река, озёра в белом,
Душа одета в белый пух,
И сердце в ритме неумелом
мне музыкальный дарит слух.
Куда с тобой? Люблю и вижу,
Опять вокруг моя весна,
А там, чуть-чуть как будто ниже,
мне в сердце истина дана.
И ты опять, опять послушай:
Я вновь иду во тьму один,
Любовь, по прежнему, нас сушит
в объятьях серебра седин.

Апрель не льёт, а всё сугробит,
И хмурят утро облака,
И воробьи в мохнатой робе
сидят нахохлившись слегка.
Какая синь вдали на небе,
Там ветры блудят и хрипят,
И куролесят в быстром беге,
а здесь на чёрных лужах спят.
Фонарный столб весь в белых мухах
как одиночество во сне
себя купает в нежных слухах
как это часто снится мне.
Не тягочусь, а просто знаю,
мой день опять, опять настал,
Я часто в мыслях улыбаюсь,
хотя от глупостей устал.

Мы мужество и в бедах обретаем,
а чудо постоянства в испытаньях,
И суть прекрасного-блаженство постигаем,
когда их выплавим в исканьях.
Но, отвлекая Ум, от истинной Причины
сквозь преступления в материю бредём,
И дышим серой повседневной паутиной,
И смертным воздухом, усталые, живём.
Убийца тот, в страстях сгорает этот,
грядёт другой в пучину свар и драк,
Но только те, кто в сущности поэты,
увидят твой, Причина, яркий знак.
И вот тогда откроются ворота,
И Следствие заявит о себе,
Раз навсегда расставит жизни ноты,
И Смерть падёт в распавшейся борьбе.

Мне солнце падало на плечи,
Шумела тихо рядом рожь,
Под косогором гонит речи
ручей блестящий словно нож,
Жужжит пчела. Рябина рдеет,
куётся счастье меж листвы,
а в лужах синь в тени потеет,
И смех звенит среди травы.
А вы не слышали весною
осенней песни благодать,
Не любовались тут порою
весны по осени опять!
А для меня границы нету,
Весна ли, осень иль зима,
Во мне порой так много света,
что исчезает в сердце тьма.

На распластавшейся равнине
бескрайней, томной, белой
купалось солнце в неге синей
и в свежей дымке пело.
Какой-то сон стоял вокруг,
Душа за птицей плыла,
И оробевший низкий звук
равниной поглотило.
А далеко, на том краю,
где небо исчезало,
Суровый лес пел песнь свою,
И тишина шептала.
А мы везде. В лесу и здесь,
на солнечной равнине,
Куём лениво нашу спесь
от века и поныне.

Нас гонят, гонят словно ланей,
в один большой глухой загон,
пока мы в беге не устанем
и в мир иной не перейдём.
Они охотники. В неволе лишь мы,
И в сердце только страх,
И в бесконечно-синем поле из тьмы,
одни мы. В завалах, на местах
стреляют в нас. Грохочут
звуки. Ты видишь груды мёртвых тел,
И мясники ножи наточат
и рассекут нас. Вот удел,
удел знакомый. Время наше.
Но наше время не для нас, —
Когда зовут туда, где краше,
Узнай, кто там тебя предаст.

Сегодня пели дифирамбы
на овосточенный мотив,
И без труда слагали ямбы,
Их нес восторженный порыв.
Они о женщине слагали
букет надушенных стихов,
И языком слова вязали
в снопы из радужных цветов.
Они кипели вдохновеньем,
Несли в искусство словно дань
пыльцу мужского самомненья.
Мираж рассейся. И восстань
восточной женщины работа,
где муж глава и господин.
И хвалят там мужья охотно
тех жен — от печки балерин.