На темных полях любви
Мы будем лежать в крови.
За что? Да так, ни за что.
1987 ноябрь
Метро. Вагон. Свет, желтый и больной,
Стекло, заляпанное потными руками.
Над головой – тысячетонный камень,
А здесь – тепло и сухо. Вот окно,
В нем кабель вьется жирною змеей,
Мелькают лампы выстрелами вспышек.
…Она стоит и полусонно дышит,
И отражается лицо ее
В засаленном стекле. Во тьму уперся взгляд.
Ей сорок два. В ней пламя не потухло.
Но со стекла сквозь тьму глядит старуха.
И у нее давно часы стоят.
1987 декабрь
Пыльные, ископаемые грамофоны.
Угрюмые, издергавшиеся графоманы.
Кто был изображением, а кто фоном?
Кого лебедой выкармливали как манной?
Глупые мелодии сползают с иголки,
Изломанные строки дрожат в стакане.
Мудрые исследования гниют на полке,
Бледная лебеда разрывает камень.
…Грамофоны сдают в краеведческие музеи,
Графоманские рукописи сносят в макулатуру.
Детей организованно везут к Колизею,
Дабы привить им некоторую культуру.
Истину нарезали жирною ветчиной.
Всем ежедневно выдают бутерброды.
…Мы бы с этого острова ушли давно,
Да боимся плыть и не знаем брода.
1988 январь
Желтый автобус по снегу ползет,
Длинный и грустный московский верблюд.
Душу мою беспокойство грызет,
Но я и эти минуты люблю.
Что-то же есть в бесконечном пути.
Если не смысл, то хотя бы мираж.
Правда, пустыню нам не перейти…
Ну а настанет черед помирать -
Что же я вспомню? Заснеженный день?
Бедный верблюдик с отвислой губой,
В сердце таская озябших людей,
Как же мы все-таки схожи с тобой.
Путь наш лежит меж блаженства и зла
И перед нами встают миражи.
Но это лучше, чем серая мгла.
Вот потому-то и хочется жить.
1988 январь
Он Россию поднял на дыбы.
Поднял с помощью замшелой дыбы.
И тянулись черные столбы,
И чернели спекшиеся глыбы,
А его запекшиеся губы
Прошептали: "Может, все зазря?"
Но и хрип усопшего царя
Заглушили бронзовые трубы.
Лихо завертелось колесо.
Так пошло, что не увидишь спицы…
Для него ж настал тяжелый сон:
Тьма, и за спиною злая птица.
Холодно, и без толку молиться,
Все молитвы он давно забыл.
Дыбой поднял души на дыбы,
А сейчас во тьме по кругу мчится.
Птица страшно дышит за плечом,
И сдвигаются сырые стены.
Этот мрак не высветлить лучом,
И смеются вслед слепые тени.
…Ладно. Тьма и страх – его удел.
А удел России? Кнут и дыба?
Милионны пуганных людей
Искренне твердят ему: "Спасибо!"
1988 февраль
Раньше водку пили только гои,
Нынче ж выпивают иудеи.
Что поделать – времячко другое
И другие в воздухе идеи.
Я лежу с тяжелой головою
И в десятый раз даю зароки.
Не об этом ли, тоскливо воя,
Говорили старые пророки?
Гои мы, конечно, только все же
До костей, до мяса – иудеи,
И поэтому тоска нас гложет,
Ничего нам с нею не поделать.
Радость запиваем или горе,
Хоть желудок, язва, хоть нельзя нам…
Раньше водку пили только гои,
Нынче же и мы не без изъяна.
1988 март
Почему у них любовь такая темная?
Неужели нехватило им огня?
А на грязной лестнице котеночек
Виновато смотрит на меня.
Что ж, поди сюда, комочек серенький?
Есть охота? Но колбаски нет.
…А они в огонь так пылко верили -
И теперь сидят в пещерной тьме.
Эх, котенок, жизнь – одна нелепица!
Чем, мохнатый, сможем им помочь?
Я спускаюсь по холодной лестнице
В серую, клубящуюся ночь.
1988 март
А нам достались глухие сны.
Кто сочинил их и крутит нам?
ЕИдем, шатаясь, мы от войны,
И нам навстречу бредет война.
Бредет по грязи, бредет по льду,
Тяжелой палкой буравит снег,
И непонятно, в каком году
Мы очутились, который век.
Не отрекались мы от сумы,
Но вот повисла ночная тьма,
И хоть мы выбрались из тюрьмы,
Но снова маячит вдали тюрьма.
Теперь – ползи, а хочешь – беги.
Повсюду тьма, хоть выколи глаз.
И пусть мы вылезли из могил,
Но снова копают ямы для нас.
Такие вот нам достаются сны -
Война да пытка в ночи глухой,
А днем сияют глаза весны,
Кошмары кажутся чепухой.
Но где же автор всех этих снов?
Где затаился, в какой щели?
…А ветер весенний смеется вновь,
И солнечный свет по земле разлит.
Читать дальше