Уистан Хью Оден - Избранные стихотворения

Тафтой лик сверкнет – обернуся звездой.

Бить круглосуточно стану в набат

И по улицам хлыну, как водопад.

Итак, Петер, Пауль, бедный Горас,

Джон большой и малый, на этот раз

Многолетним занятьям приходит конец:

Летним утром убит будет адов гонец.

Для того барабанный праведный гнев

Вам трубит банный день, точно осатанев,

И утробы распахнуты свежих могил,

Чтоб с земли смыть грехов нескончаемых ил.

Попритихли рыбы в омутах вод.

Полыхает, как ель в декабре, небосвод.

И пророчит на Западе шива-звезда:

«Человечество живо, но будет и мзда».

Так прощайте: домик с алой стеной,

Кровати двуспалой плед шерстяной,

На обоях пташки, тем паче – в окне.

Прощайте все, все, что сгинут в огне.

Нет, не у этой жизни, не у этой, такой бестолковой,

С играми, снами и кровью, струящейся в жилах.

В месте, опасном для новой души, душе новой

Смерти учиться придется у старожилов.

Кто тут ревнует к компании этой случайной

Денно и нощно, пока не вернется в землю,

И, обновляясь, печаль отрицает печалью,

Смерть презирая? С того - то печаль и дремлет.

Незабыванье - не нынешнее забвение

Прошлого, оскорбляемого ежеминутно.

Это иное рождение,

Неумолимое утро.

Часы останови, пусть телефон молчит,

Дворняга пусть над костью не урчит,

Дробь барабанов приглушили чтоб,

Дай плакальщицам знак, и пусть выносят гроб.

Пусть банты черные повяжут голубям,.

Аэроплан кружа пусть накропает нам

Со стоном - Мертв, и, умножая грусть,

Регулировщики в перчатках черных пусть.

Он был мой Запад, Север, Юг, Восток,

Воскресный отдых, будних дней итог.

Мой полдень, полночь, песня , болтовня.

Я думал - навсегда. Ты опроверг меня.

Не нужно звезд, гаси их по одной ,

С луной покончи, солнце- с глаз долой!

И , выплеснув моря, смети, как мусор, лес.

Добра теперь не жди, смотря на нас с небес.

Волны пирс таранят лбом,

В поле брошенный обоз

Ливнем смят, шибает в нос

Из окрестных катакомб.

Тога нынче, что твой фрак,

Фиск гоняет, как клопов,

Неплательщиков долгов

В недрах городских клоак.

Проституткам надоел

В храме тайный ритуал,

И поэтов идеал

Оказался не у дел.

Заторможенный Катон

Славит Древних Истин свод -

Но в ответ бунтует Флот:

"Денег, жрачку и закон"!

Цезаря постель тепла,

Пишет он, как раб-писец,

"Ох, когда ж всему конец"!?

Легким росчерком стила.

И окидывает взором

Стая красноногих птиц

С кучи крапчатых яиц

Зараженный гриппом город.

Ну, а где-то далеко

Мчат олени - коий век -

Золотого мха поверх,

Молча, быстро и легко.

Тайное стало явным, как это случалось всегда,

Рассказ восхитительный вызрел, чтоб близкому другу: "О, да!-

В сквере за чашкою чая, ложечкой тонкой звеня -

В омуте черти, милый, и дыма нет без огня".

За трупом в резервуаре, за призраком бледным в петле,

За леди, танцующей в зале, за пьяным беднягой в седле,

За взглядом усталым, за вздохом, мигренью, прошедшей враз

Всегда скрывается нечто, не то, что высмотрит глаз.

Ибо, вдруг, голос высокий запоет с монастырской стены,

Гравюры охотничьи в холле, запах кустов бузины,

Крокетные матчи летом, кашель, пожатье руки,

Всегда существуют секреты, сокрытые эти грехи.

Он совершенства искал; и, понятную для всех,

Изобрел поэзию; безрассудства людей

Он знал, как свои пять пальцев, но, сильней

Его интересовали дела армии и флота.

Когда он смеялся - почтенных сенаторов разбирал смех,

И дети умирали на улицах, когда плакать ему была охота.

Наложница императора

Евнуху ходит стучать,

Войска на границах копья

Оборотили вспять.

Вазы разбиты, женщины мрут,

Оракулы врут в унисон.

Мы палец сосем. Представленье -

С душком и вгоняет в сон.

Но - Перевоплощенья Акт,

И - тема Хо! - звучит,

Вот, из машины явлен бог,

Неряшливый на вид.

Он роль бормочет, извратив

Один иль два стиха,

Велит всех пленных отпустить,

И опустить врага.

Как он их пережил - понять никто не мог:

Ведь умоляли же его, чтоб доказал -

Что им не жить без их страны и догм?

И мир, откуда изгнан он, был несравнимо мал,

И как земле быть местом без границ,

Раз Это требует изгнать любви менял.