Владимир Маяковский - Том 5. Стихотворения 1923

Керзон разразился ультиматумом.
Не очень ярким,
       так…
                матовым.
«Чтоб в искренности СССР
            убедиться воочию,
возвратите тралер,
который скрали * ,
и прочее, и прочее, и прочее…»
Чичерин ответил:
       «Что ж,
                     берите,
                    ежели вы
в просьбах своих
       так умеренны
                  и вежливы»
А Керзон
    взбесился что было сил.
«Ну, — думает, —
          мало запросил.
Ужотко
загну я им нотку!»
И снова пастью ощеренной
Керзон
    лезет на Чичерина.
«Каждому шпиону, *
       который
            кого-нибудь
               когда-нибудь пре́дал,
уплатить по 30
       и по 100 тысяч.
Затем
         пересмотреть всех полпредов.
И вообще…
       самим себя высечь».
Пока
        официального ответа нет * .
Но я б
    Керзону
       дал совет:
— Больно мало просите что-то.
Я б
       загнул
    такую ноту.
Опуская
    излишние дипломатические длинноты,
вот
      текст
    этой ноты:
«Москва, Наркоминдел * ,
            мистеру Чичерину.
1. Требую немедленной реорганизации в Наркоми́не.
Требую,
    чтоб это самое «Ино»
товарища Вайнштейна * изжарило в камине,
а в «Ино»
    назначило
             нашего Болдуина * .
2. Мисс Гаррисон *
                 до того преследованиями вызлена,
до того скомпрометирована
            в глазах высших сфер,
что требую
    предоставить
                    ей
            пожизненно
всю секретную переписку СССР.
3. Немедленно
             с мальчиком
            пришлите Баку,
чтоб завтра же
             утром
              было тут.
А чтоб буржуа
             жирели, лежа на боку,
в сутки
    восстановить
             собственнический институт.
4. Требую,
    чтоб мне всё золото,
                  Уркварту — всё железо * ,
а не то
    развею в пепел и дым».
Словом,
    требуйте, сколько влезет, —
всё равно
    не дадим.

Чтоб крепла трудовая Русь,
одна должна быть почва:
неразрываемый союз
крестьянства
        и рабочего.
Не раз мы вместе были, чать:
лихая
         шла година.
Рабочих
     и крестьянства рать
шагала воедино.
Когда пришли
          расправы дни,
мы
      вместе
     шли
             на тронище,
и вместе,
     кулаком одним,
покрыли по коронище.
Восстав
     на богатейский мир,
союзом тоже,
         вместе,
пузатых
     с фабрик
          гнали мы,
пузатых —
     из поместий.
Войной
     вражи́ще
          лез не раз.
Единокровной дружбой
война
     навек
          спаяла нас
красноармейской службой.
Деньки
     становятся ясней.
Мы
      занялися стройкой.
Крестьянин! Эй!
          Еще тесней
в ряду
     с рабочим
          стой-ка!
Бельмо
     для многих
          красный герб.
Такой ввинтите болт им —
чтобы вовек
     крестьянский серп
не разлучился
         с молотом.
И это
         нынче
     не слова —
прошла
     к словам привычка!
Чай, всем
     в глаза
          бросалось вам
в газетах
     слово
          «смычка»?
— Сомкнись с селом! — сказал Ильич,
и город
     первый
          шествует.
Десятки городов
          на клич
над деревнями
          шефствуют.
А ты
         в ответ
     хлеба рожай,
делись им
     с городами!
Учись —
     и хлеба урожай
учетверишь
     с годами.

Арбат * толкучкою давил
и сбоку
     и с хвоста.
Невмоготу —
        кряхтел да выл
и крикнул извозца.
И вдруг
     такая стала тишь.
Куда девалась скорбь?
Всё было как всегда,
         и лишь
ушел извозчик в горб.
В чуть видный съежился комок,
умерен в вёрстах езд.
Он не мешал,
        я видеть мог
цветущее окрест.
И свет
           и радость от него же
и в золоте Арбат.
Чуть плелся конь.
             Дрожали вожжи.
Извозчик был горбат.