Владимир Маяковский - Том 8. Стихотворения, поэма, очерки 1927

Перед нашею
     республикой
           стоят богатые.
               Но как постичь ее?
И вопросам
     разнедоуменным
            не́т числа:
что это
   за нация такая
         «социалистичья»,
и что это за
     «соци —
        алистическое отечество»?
«Мы
     восторги ваши
         понять бессильны.
Чем восторгаются?
           Про что поют?
Какие такие
        фрукты-апельсины
растут
   в большевицком вашем
              раю?
Что вы знали,
      кроме хлеба и воды, —
с трудом
      перебиваясь
         со дня на день?
Такого отечества
          такой дым
разве уж
      настолько приятен? *
За что вы
   идете,
      если велят —
            «воюй»?
Можно
   быть
      разорванным бо́мбищей,
можно
   умереть
      за землю за свою ,
но как
   умирать
      за общую?
Приятно
      русскому
        с русским обняться, —
но у вас
   и имя
      « Россия »
           утеряно.
Что это за
     отечество
         у забывших об нации?
Какая нация у вас?
        Коминтерина?
Жена,
      да квартира,
        да счет текущий —
вот это —
     отечество,
         райские кущи.
Ради бы
      вот
     такого отечества
мы понимали б
         и смерть
           и молодечество».
Слушайте,
     национальный трутень, —
день наш
       тем и хорош, что труден.
Эта песня
     песней будет
наших бед,
     побед,
        буден.

Политика —
         проста.
         Как воды глоток.
Понимают
     ощерившие
         сытую пасть,
что если
   в Россиях
        увязнет коготок,
всей
  буржуазной птичке —
            пропа́сть.
Из «сюртэ́ женера́ль»,
         из «инте́ллидженс се́рвис»,
«дефензивы»
      и «сигуранцы» *
выходит
   разная
      сволочь и стерва,
шьет
  шинели
      цвета серого,
бомбы
   кладет
      в ранцы.
Набились в трюмы,
           палубы обсели
на деньги
     вербовочного а́гентства.
В Новороссийск
          плывут из Марселя,
из Дувра
      плывут к Архангельску.
С песней,
     с виски,
сыты по-свински.
Килями
   вскопаны
воды холодные.
Смотрят
   перископами
лодки подводные.
Плывут крейсера,
снаряды соря.
И
миноносцы
с минами носятся.
А
 поверх
      всех
с пушками
     чудовищной длинноты
сверх —
   дредноуты.
Разными
   газами
         воняя гадко,
тучи
  пропеллерами выдрав,
с авиаматки
     на авиаматку
пе —
  ре —
   пархивают «гидро».
Послал
   капитал
      капитанов ученых.
Горло
   нащупали
        и стискивают.
Ткнешься
     в Белое,
        ткнешься
            в Черное,
в Каспийское,
      в Балтийское, —
куда
  корабль
        ни тычется,
конец
   катаниям.
Стоит
   морей владычица,
бульдожья
     Британия.
Со всех концов
блокады кольцо
и пушки
   смотрят в лицо.
— Красным не нравится?!
               Им
              голодно̀?!
Рыбкой
   наедитесь,
        пойдя
           на дно. —
А кому
   на суше
      грабить охота,
те
 с кораблей
         сходили пехотой.
— На море потопим,
на суше
   потопаем. —
Чужими
   руками
      жар гребя,
дым
  отечества
      пускают
         пострелины —
выставляют
        впереди
         одураченных ребят,
баронов
   и князей недорасстрелянных.
Могилы копайте,
гроба копи́те —
Юденича
     рати
прут
  на Питер.
В обозах
      е́ды вку́снятся,
консервы —
        пуд.
Танков
   гусеницы
на Питер
   прут.
От севера
     идет
      адмирал Колчак,
сибирский
     хлеб
      сапогом толча.
Рабочим на расстрел,
         поповнам на утехи,
с ним
   идут
      голубые чехи * .
Траншеи,
       машинами выбранные,
саперами
     Крым
        перекопан, —
Врангель
     крупнокалиберными
орудует
   с Перекопа.
Любят
   полковников
         сантиментальные леди.
Полковники
        любят
        поговорить на обеде.
— Я
  иду, мол,
      (прихлебывает виски),
а на меня
     десяток
        чудовищ
            большевицких.
Раз — одного,
      другого —
           ррраз, —
кстати,
   как дэнди,
        и девушку спас. —
Леди,
   спросите
        у мерина сивого —
он
 как Мурманск
        разизнасиловал.
Спросите,
     как —
Двина-река,
кровью
   крашенная,
трупы
   вы́тая,
с кладью
      страшною
шла
  в Ледовитый,
Как храбрецы
      расстреливали кучей
коммуниста
     одного,
           да и тот скручен.
Как офицера́
         его
        величества
бежали
   от выстрелов,
         берег вычистя.
Как над серыми
        хатами
           огненные перья
и руки
   холёные
         туго
         у горл.
Но…
  «итс э лонг уэй
         ту Типерери * ,
итс э лонг уэй
      ту го!»
На первую
     республику
         рабочих и крестьян,
сверкая
   выстрелами,
         штыками блестя,
гнали
   армии,
      флоты катили
богатые мира,
      и эти
           и те…
Будьте вы прокляты,
         прогнившие
            королевства и демократии,
со своими
     подмоченными
           «фратэрнитэ́» и «эгалитэ́» * !
Свинцовый
     льется
        на нас
           кипяток.
Одни мы —
        и спрятаться негде.
«Янки
   дудль
      кип ит об,
Янки дудль дэнди» * .
Посреди
      винтовок
        и орудий голосища
Москва —
     островком,
         и мы на островке.
Мы —
   голодные,
        мы —
           нищие,
с Лениным в башке
           и с наганом в руке.