Владимир Маяковский: Том 10. Стихотворения 1929-1930

Говорят, что критики названия растратили — больше сравнивать не с кем! И балканский Горький — Панаит Истрати будет назван ирландским Достоевским.

Говорят — из-за границы домой попав, после долгих во́льтов * … из-за границы домой попав, после долгих вольтов …— Имеется в виду поездка Маяковского за границу в октябре — декабре 1928 года. Во время поездки, в Париже, Маяковский закончил работу над комедией «Клоп». По возвращении в Москву сдал пьесу в Гос. театр им. Вс. Мейерхольда. Премьера состоялась 13 февраля 1929 г. Ильинский Игорь Владимирович — первый исполнитель роли Присыпкина в пьесе Маяковского «Клоп»; ныне народный артист СССР. Кольцов Н. К. (1872–1940) — крупный советский ученый-биолог. , Маяковский дома поймал «Клопа» и отнес в театр Мейерхольда.

Говорят — за изящную фигуру и лицо, предчувствуя надобность близкую, артиста Ильинского * Ильинский Игорь Владимирович — первый исполнитель роли Присыпкина в пьесе Маяковского «Клоп»; ныне народный артист СССР. Кольцов Н. К. (1872–1940) — крупный советский ученый-биолог. профессор Кольцов * Кольцов Н. К. (1872–1940) — крупный советский ученый-биолог. переделал в артистку Ильинскую.

С интеллигентским
           обличием редьки
жили
    в России
      теоретики.
Сидя
    под крылышком
         папы да мамы,
черепа
   нагружали томами.
Понаучив
    аксиом
       и формул,
надевают
    инженерскую форму.
Живут, —
    возвышаясь
         чиновной дорогою,
машину
   перчаткой
       изредка трогая.
Достигнув окладов,
           работой не ранясь,
наяривает
    в преферанс.
А служба что?
      Часов потеря.
Мечта
   витает
      в высоких материях.
И вдруг
   в машине
       поломка простая, —
профессорские
      взъерошит пряди он,
и…
 на поломку
      ученый,
          растаяв,
смотрит так,
        как баран на радио.
Ты хочешь
    носить
       ученое имя —
работу
   щупай
      руками своими.
На книги
      одни —
       ученья не тратьте-ка.
Объединись,
       теория с практикой!

Грудой дел,
       суматохой явлений
день отошел,
      постепенно стемнев.
Двое в комнате.
         Я
       и Ленин —
фотографией
     на белой стене.
Рот открыт
    в напряженной речи,
усов
    щетинка
      вздернулась ввысь,
в складках лба
      зажата
         человечья,
в огромный лоб
       огромная мысль.
Должно быть,
      под ним
            проходят тысячи…
Лес флагов…
        рук трава…
Я встал со стула,
       радостью высвечен,
хочется —
    идти,
      приветствовать,
             рапортовать!
«Товарищ Ленин,
       я вам докладываю
не по службе,
      а по душе.
Товарищ Ленин,
          работа адовая
будет
    сделана
        и делается уже.
Освещаем,
    одеваем нищь и о́голь,
ширится
      добыча
          угля и руды…
А рядом с этим,
          конешно,
          много,
много
  разной
     дряни и ерунды.
Устаешь
   отбиваться и отгрызаться.
Многие
   без вас
      отбились от рук.
Очень
  много
     разных мерзавцев
ходят
     по нашей земле
         и вокруг.
Нету
 им
   ни числа,
       ни клички,
целая
     лента типов
       тянется.
Кулаки
   и волокитчики,
подхалимы,
    сектанты
         и пьяницы, —
ходят,
   гордо
     выпятив груди,
в ручках сплошь
       и в значках нагрудных…
Мы их
   всех,
    конешно, скрутим,
но всех
   скрутить
       ужасно трудно.
Товарищ Ленин,
       по фабрикам дымным,
по землям,
    покрытым
         и снегом
             и жнивьём,
вашим,
   товарищ,
      сердцем
          и именем
думаем,
   дышим,
      боремся
          и живем!..»
Грудой дел,
    суматохой явлений
день отошел,
     постепенно стемнев.
Двое в комнате.
      Я
       и Ленин —
фотографией
     на белой стене.