Владимир Маяковский - Том 12. Статьи, заметки, стенограммы выступлений

Сейчас развернулось колоссальное движение ТРАМа * . Я выступал месяц назад на Колпинском заводе * , за тридцать верст от Ленинграда. Вы представьте себе положение писателя, который изъездил огромные центры бывшей России, теперь Советской республики, был в Харькове, Киеве, Минске, Саратове. Но кто мог предполагать существование какого-то Колпина, — Колпина, где сколько-то тысяч жителей?!

И вот в зале, который больше зала Московского комитета, собираются восемьсот — девятьсот колпинских рабочих, которые вооружены по последнему слову литературной техники и литературных знаний. Они задают такие вопросы после чтения писателя и поэта, какие, я предполагаю, в любой культурной аудитории любой Европы могут быть заданы. Это показывает страшный рост и расширение сектора возможностей наших литературных произведений. Я разговаривал с трамовцем, девятнадцатилетним парнишкой. Он мне рассказывал схемы своей драмы, перед которой я развесил уши. Я двенадцать лет пишу и занимаюсь театральной работой, я — драмщик и человек, знающий это дело, и развесил уши. До того мне понравилось. Он говорит: вот у наших комсомольцев часто скука бывает. Смотришь, парень опустил ресницы на карие глаза и загрустил. Девушка у станка загрустила… и вдруг рука попадает в штамповальный станок. Я хочу в своей драме-пьесе определить, как сходит с человека скука и как она драматически разрешается.

И такая замечательная проблема исходит из гущи нашего рабочего комсомольского молодняка. Она показалась мне более существенной и важной, чем любое исследование старых писателей. Почему в литературе нашей нет ничего подобного? Почему мы имеем семь-восемь профессиональных нытиков, профессиональных комсомольских плакальщиков, которые пишут изо дня в день в газете, а не имеем полного сращивания с нашей производственной темой?

Я заявляю сегодня и проведу это в жизнь: я пойду в ближайшие дни на большое предприятие Москвы, соберу ребят, которые занимаются корявым писанием, переделыванием фактов в рифмы, <���но> не занимаются насущной жизнью на заводе, и постараюсь сделать такую же работу, как ТРАМ, — создать поэму «Электрозавод». Не только поэму Маяковского, как есть, а передав мысли и чаяния лучшей части, авангардной части этого завода. ( Аплодисменты. )

Почему, товарищи, эти важнейшие вопросы сегодняшней литературы ни в какой степени не разрешаются «Комсомольской правдой»?

Выступаю я после т. Троицкого, не в разлад с ним, а в дополнение, я требую от этого собрания и всей комсомольской массы активной поддержки тех, кто борется за настоящую поэзию, за становление сегодняшнего писателя активным участником социалистического строительства. ( Бурные аплодисменты. )

Товарищи! Сегодня ХПС ЦУГЦа вместе со мной хочет вас ознакомить как с методами своей работы, так и со сценарием предполагающейся постановки меломимы «Москва горит», написанным мною. Нам надо ввязать ваш культактив в работу как ХПС ЦУГЦа, так и советского писателя.

Само по себе искусство цирка — самое распространенное и самое любимое пролетариатом — но в какой мере это искусство отображало и отображает наш сегодняшний день? Да ни в какой!

Предлагаемая вам сегодня моя меломима «Москва горит» представляет из себя такой опыт, когда историко-революционная меломима-хроника будет пытаться в апофеозе показать сегодняшний день. Я не изображаю Красную Пресню, — я даю общее представление о 1905 годе. Я хочу показать, как рабочий класс пришел через генеральную репетицию к сегодняшнему дню.

Это дружеская проба установки контакта между писателем, ХПС ЦУГЦа и вами, рабочим активом. ( Аплодисменты. )

Председатель предлагает задавать вопросы докладчику.

Вопрос . Я боюсь, что всего того, что нам обещает показать т. Маяковский, — цирк не сумеет показать.

Все это очень похоже на пятый год.

Да, конечно, режиссером приглашен т. Радлов * и художником т. Ходасевич * — специалисты по постановке массовых зрелищ.

Вопрос . По-моему, циркового манежа для этого зрелища будет мало. Хорошо бы это показать на большом стадионе — вроде «Динамо». 1905 год автор отобразил очень хорошо, но там, где он переходит к семнадцатому году и дальше, — есть какая-то недоделанность. Чувствуется, что он поторопился и конец как-то скомкал. Кроме того, чувствуется во всем тексте какая-то доля подражания и заимствования из пролетарских писателей вроде Демьяна Бедного, Ваграмова и т. д.