Василий Бетаки - «МЕА» – двенадцатая книга стихов (2004–2006 годы)

Сейнеры, белые домики, синие ставни,

Гранитный маяк Сен-Геноле торчит из камней,

«Пен-ар-бед!» – чайки выкрикивают своенравно,

«Стой! – чайки предупреждают – Здесь – конец!»

Врут они, птицы морские. Не кончено это:

Врут, как горизонта растянутая дуга…

Знаю: за ней – чуть постаревшего Нового Света

Низкие и кленовые берега.

Там тоже белые домики (но не синие, а чёрные ставни),

И, повторяю, – от клёнов рыжие берега

В воду Атлантики серой уходят плавно,

Листва лихорадочной осени – янтарная курага.

И если ручную бурю выпустить из стакана –

Клёны, облетая, правдиво расскажут тебе про то,

Что вот там, за горизонтом, по ту сторону океана…

Но чайки и здесь предупреждают: «дальше – ничто!»

Врут они, птицы: где-то посреди – ещё Атлантида,

А за ней на скалистой, песчаной, серой земле,

За кормой отплывшего сейнера исчезает из вида

Угол Атлантики и Бискайи – Сен-Геноле.

Если б небу – где хочешь, (но не в этой пустыне),

Наземь вздумалось бы соскользнуть, скатиться,

Удержали б его на верхушках лесные

Атланты, колонны, кариатиды.

А на плоском – ветрам не забьёшь кляпа.

И не цапля плачет, не чайка стонет,

И не скалы торчат из воды, – шляпы

Рыбаков, утонувших стоя.

И не камень кипит – сатанинский чайник,

Хочет паром крыло обварить чайке,

Водяные, накрывшись волн плащами,

По сигналу ветра сбиваются в шайки.

Набегают на мыс с быстротой коня,

Огибая скалу и взлетая ввысь,

Стелют белые бороды по камням,

Потому что это – последний мыс.

Сквозь бегущие тучи солнце – блюдце.

Но они и его разобьют, наконец,

Оторвётся небо – камни в пену сорвутся,

И с земли сдует белый крахмальный

Бретонский чепец.

Лиловый булыжник после дождей,

Кривые дворы, дровяные сараи.

Грязный канал. И в чёрной воде

Бельма окон немытых. Дальше – Сенная…

Из тьмы Фонарного на Канал,

Визжа, выворачивают трамваи.

На миг достоевскую ночь отогнав,

Одноглазый вагон исчезает снова.

Над каналом решетка. Набережная. Ад,

Где багровые львы узкий мостик хранят.

Обыкновенный ад, года 46-ого.

Мостовые небо держат в горсти

Через камни пробившейся жухлой травой, и

В подъезде прячутся вечные двое, –

Ну куда беззащитность свою унести?

В семь утра работяге вольно’ выходить

Из какой-то «распивочной» дохлой тенью…

Так во сколько раз больше воображенья

Надо, чтоб невыдуманное воплотить?

Город тот растворился в десятилетьях.

И осталась даже не память – словà,

Но скоро время их тоже засветит:

Булыжник бледней, зеленей трава,

И вечные двое на фоне заката

Превратились в открыточный силуэт.

…Достоевского города, который когда-то

Душил нашу молодость, – больше нет.

А не исчезни он – не было бы на свете

Даже начала этих стихов,

Потому что я выудил строчки эти

Из чёрной воды и булыжных дворов.

Так от прочего мира мы прочно в России были отрезаны,

Что все, уехавшие хоть до первой войны,

Хоть в семнадцатом, хоть в сороковых,

Существовали для нас где-то в истории,

Персонажами времён совершенно иных…

А когда я встретился с некоторыми из них,

Казалось – не только Одоевцева, Бахрах или Анненков, но

И те, кто исчезли давным-давно,

Ни в каком прошлом вовсе не пребывали,

И вот теперь, на парижском бульваре,

Даже разговаривать с ними дано!

Следы Серебряного века мимо скользили…

В былом растворялись? Пожалуй – нет!

Ведь было не совсем понятно: это и вправду Париж, или

Притворяющийся Парижем Тот Свет?…

2005 г.

История – домище

Где выход и где вход?

Уж тут, ни принц ни нищий

Порога не найдёт…

Но в лабиринт залезши,

Изволь с волками выть…

Какой же это леший

Порвал, скотина, нить?

Нет, не без мысли задней

Запутал он пути:

Тут даже Ариадне

Дороги не найти…

Улисса Пенелопа

Ждать вовсе не должна…

От Азии Европа

Едва отделена:

Гуляют там номады

Потеют города,

А в городах – парады,

Жара и холода…

Ах, до чего ж невежливо

Разлаялись ветра:

Они от мыса Дежнева

свистят до мыса Ра!

То яростного вида

Круглятся облака,

То мрачного друида

Мохнатая рука…

И сохнут фараоны

В глубинах пирамид,

И тень Наполеона

За Цезарем торчит…

Гугниво гугеноты