Ни на какой карте на свете
Этой улицы нет,
Где в доме спят двое, вот эти...
А мы потеряли и след.
В подводном свете лежат они,
В неменяющемся синем свете...
Там балконную дверь, шевелясь, прикрывает
Жёлтая занавесь, бледные кружева,
Там через узкую щель проникает
Запах влажной земли. И тускло блестят
Серебряные следы улиток.
А вокруг дома - кусты и трава,
И в этих зарослях взгляд блуждает,
Наш застенчивый взгляд.
За бледными, бледными лепестками,
За тёмными кожистыми листьями,
Спят эти двое - глаза в глаза,
Словно слитые лицами.
С туманом сада их дыханье сливается,
Они поворачиваются, не прерывая сна.
Это мы, это мы им снимся, мы - глубина их сна -
Мы, изгнанные из тепла их постели.
С ними никогда ничего не случится.
Веки прикрыты, и тень так темна...
А мы, сбросив кожу, тихо, еле-еле
Выскальзываем в иные времена.
Заморозки.
Бреду в шиповниках, в алой горечи -
Мраморные пальцы среди ягод - греческие девы,
Ты их привёз
с европейской свалки древностей, из-за моря, чтоб
Скрасить свою жизнь тут, в Нью-йоркских дебрях.
Скоро этих белых дам накроют - каждую - дощатой будкой
От разрушительных непогод...
Каждое утро
Садовники (белый пар изо рта)
Осушают пруды, опадающие как лёгкие, но вода
Снова покрывает плоское дно и сухую тину,
Малёк золотой рыбки валяется,
словно корка от апельсина.
За эти два месяца
я изучила твою усадьбу всю назубок,
И выходить незачем:
она от мира отрезана полосами дорог,
Там машины, идущие на Север и на Юг, отравляют воздух,
В ленты раздавливают одурманенных змей...
А здесь - сухие и поздние
Травы с моими башмаками делятся печалью своей.
День забыл, что когда-то он был днём.
Леса болят и скрипят.
Наклоняюсь над безводным прудом,
Где рыбки извиваются, когда подмерзает грязь.
Я их подбираю - каждая блестит, словно красный глаз.
И озеро - кладбище старых коряг и картин былых -
Распахивается и смыкается,
в число запрятанных отражений
принимая их.
Ночью спокойной
Белою тайной
Тихою тенью
Чуть раздвигая
Почву сырую
Лезем на воздух
Нас не увидят
Не обнаружат
Не остановят
Мягким упорством
Сдвинем с дороги
Листья гнилые
Старую хвою
Даже булыжник
Сдвинем с дороги
Мягче подушек
Наши тараны
Слепы и глухи
В полном безмолвье
Высунем плечи
И распрямимся
Вечно в тени мы
И ничего мы
Вовсе не просим
Пьём только воду
И никого мы
Не потревожим
Мало нам надо
Нас только много
30 Нас только много
Скромны и кротки
Даже съедобны
Лезем и лезем
И на поверхность
Сами себя мы
Тянем и тянем
Только однажды
В некое утро
Мы унаследуем землю*
13 ноября 1959
На палубе. Среди Атлантики. Среди ночи.
Словно в вуали завёрнутые сами в себя,
Молчаливые, как манекены в витрине,
Несколько пассажиров внимательно, даже очень,
За древней звёздной картой на потолке следят.
Одинокий кораблик затерян в морской пустыне.
Освещён как двухъярусный свадебный торт,
Медленно вдаль уносит свои свечи. Никаких слов
Не слыхать. И не на что тут смотреть. С утра до утра
Никто ни к кому не обратится, даже не шелохнёт
Плечом - ни игроки в бинго [2] Бинго - один из видов игры в лото. (Примеч. переводчика).
, ни игроки в любовь
На этом пятачке, размером не больше ковра.
Толкутся над гребнями волн, над впадинами и над...
Каждый - как в стойле. В своём. Только в своём.
И словно король в замке, каждый чувствует себя свободно.
Мелкие брызги на пальто, на перчатки летят,
Ночью брызги ничуть не холоднее, чем днём...
А там, куда плывут они, - может случиться всё что угодно!
Неопрятная проповедница, верящая в воскресение во плоти,
Живёт на полном иждивении Господа.
Он и послал ей в прошлом августе набитый кошелёк,
Жемчужную булавку на шляпу, да шубок не менее девяти,
Вот и бормочет молитвы себе под нос она,
Чтобы души западноберлинских студентов-искусствоведов спасти!
Рядом астролог. Он родился под знаком Льва, и
Он точно выверил по звёздам свою дату отплытья.
Вот и айсбергов в море нет! (Сила науки небесной!)
Он разбогатеет через год. Он разбогатеет, продавая
Гороскопы матерям английским и валлийским,
За штуку по два фунта и шестьдесят семь пенсов.
Читать дальше